Войтех Замаровский

Тайны Хеттов

конспект

Когда осенью 1880 года оксфордский профессор Арчибальд Генри Сэйс прочитал в лондонском Библейском обществе лекцию «Хетты в Малой Азии», это вызвало настоящую сенсацию. Дело в том, что профессор утверждал ни больше ни меньше, как то, что на территории нынешней Турции и Северной Сирии тридцать или сорок веков назад жил великий и могучий народ, о котором историки каким-то образом забыли. Не только современные историки, но уже греческие и римские!

Солидная и менее солидная печать, обычно вообще не сообщавшая о подобных лекциях, сравнивала Сэйса с Лэй-ярдом, который извлек из-под мусора тысячелетий Ниневию, библейское «разбойничье логово» и в то же время «самую роскошную среди всех столиц», или со Шлиманном, откопавшим на глазах у потрясенных современников гомеровскую Трою. И даже ставила Сэйса выше их: ведь в данном случае речь шла не об одном городе, каким бы знаменитым он ни был, а об открытии целого народа!

Восторги, однако, скоро превратились в сомнения, а сомнения – в насмешку. Трудно установить, кто первый наградил Сэйса нелестным титулом «изобретатель хеттов». Впрочем, через несколько лет Британская энциклопедия, которая обычно о живых отзывается очень сдержанно, написала о нем: «Его заслуги в научной ориенталистике трудно переоценить».

Титул «изобретателя хеттов», если он вообще правомерен, должен был бы получить скорее ирландский миссионер Уильям Райт, который за два года до лекции Сэйса опубликовал статью с подобными же тезисами в «Обозрении» Британского и заграничного евангелического общества, а в 1884 году – книгу под вызывающим названием «Империя хеттов» («The Empire of Hittites»).

 

В Библии хетты упоминаются преимущественно наряду с другими, совершенно незначительными народами или племенами. Первое упоминание о них встречается в I книге Моисея (15, 18–21) в связи с «договором», заключенным между господом и Авраамом, что само по себе не внушает серьезному историку особого доверия. «Потомству твоему даю я землю сию от реки Египетской до великой реки, реки Евфрат: Кенеев, Кенезеев, Кедмонеев, Хеттеев, Ферезеев, Рафаимов, Гергесеев и Иевусеев». То же говорит и книга Иисуса Навина (3, 10): «Из сего узнаете, что среди вас есть бог, который прогонит от вас Хананеев и Хеттеев, и Евоев и Ферезеев, и Гергесеев и Аморреев и Иевусеев».

 

В древнееврейском оригинале Ветхого завета стоит Hittim, что переводчики на словацкий язык перевели словом Heteji, в Кралицкой библии используется выражение Hetejsti. Бедржих Грозный ввел в чешский язык термин Hethite, из чего возникла и словацкая форма Hetiti. Сейчас мы употребляем – в соответствии с последними результатами филологических исследований – в словацком языке термин Chetiti, в чешском языке Chetite или Hethite. В немецком языке пользуются – в соответствии с переводом Библии, осуществленным Лютером, – выражением Hethiter, во французских религиозных текстах – Hetheens, а в научных – Hittites, в английском языке – Hittites.

 

В Библии есть и другие упоминания о хеттах, например рассказывается, что царь Давид соблазнил жену хетта Урия, коварно потом лишив его жизни, и даже прижил с нею сына, который был не кто иной, как знаменитый Соломон. Этот полухетт также питал слабость к хеттским женщинам, поскольку Библия рассказывает, что среди его семисот жен и трехсот наложниц было «много жен хеттских». Два сообщения Библии особенно обращают на себя внимание.

На второй год после ухода из земли Египетской, читаем в IV книге Моисея (13, 18–30), послал Моисей по велению Господа лазутчиков, дабы они рассказали народу, расположившемуся в пустыне Фаран, какова обетованная земля Ханаан. Спустя сорок дней лазутчики возвратились с сообщением, что «в земле той подлинно течет молоко и мед» и что «народ, живущий на земле той, силен, и города укрепленные и весьма большие. Амалик живет на южной части земли, Хеттеи, Евеи,Иевусеи и Аморреи живут на горе, Хананеи же живут при море и на берегу Иордана».

Из этого сообщения можно сделать два вывода: хетты жили к северу от «земли обетованной», то есть приблизительно к северу от нынешнего Израиля, и, кроме того, они жили там еще до прихода евреев из «египетского плена».

Второе сообщение Библии уводит нас в глубь «истории», и содержащиеся в нем географические данные точнее. В I книге Моисея при описании погребения жены Авраама Сарры вполне определенно говорится о том, что евреи были пришельцами и гостями у хеттов и что край, в котором обосновался праотец Авраам, с незапамятных времен, как говорится, «от всемирного потопа», принадлежал хеттам. Праотец Хет был сыном Ханаановым, имя которого этот край сохранял до начала исторической эпохи. Однако обратимся к тексту (23, 1–20): «Жизни Сарриной было сто двадцать семь лет: вот лета жизни Сарриной. И умерла Сарра в Кириаф-Арбе, что ныне Хеврон, в земле Ханаанской. И пришел Авраам рыдать по Сарре и оплакивать ее. И отошел Авраам от умершей своей, и говорил сынам Хетовым, и сказал: я у вас пришелец и поселенец; дайте мне в собственность место для гроба между вами, чтобы мне умершую мою схоронить от глаз моих. Сыны Хета отвечали Аврааму и сказали ему: послушай нас, господин наш, ты князь божий посреди нас, в лучшем из наших погребальных мест похорони умершую твою». Но Авраам хотел похоронить ее в отдельной могиле, он «встал и поклонился народу земли той, сынам Хетовым», и попросил хеттеянина Ефрона продать ему «пещеру Махпелу, которая у него на конце поля его», что тот и сделал, «долго не торгуясь» (автор библейского текста не забывает это отметить), «и отвесил Авраам Ефрону серебра, сколько он объявил вслух сынов Хетовых: четыреста сиклей серебра, какое ходит у купцов».

 

…Сэйс и Райт слишком хорошо изучили Библию уже благодаря своей профессии, чтобы забыть о самом важном. В 7-й главе II Книги царств цитируемой ими англиканской Библии (что соответствует 7-й главе IV Книги царств по католической Библии) приводится история четырех прокаженных, которых евреи не впускают в город Самарию, осаждаемый сирийцами: в Самарии такой голод, что «четвертая часть каба голубиного помета продавалась по пяти сиклей серебра», матери ели собственных детей, и вообще людоедство было обычным делом. Четырем беднягам не оставалось ничего другого, как либо погибнуть у стен города, либо отправиться в сирийский лагерь и выпросить там немного еды. Под покровом темноты они поползли туда. «И вот, нет там ни одного человека. Господь сделал то, что стану Сирийскому послышался стук колесниц и ржание коней, и сказали они (то есть сирийские воины) друг другу: верно, нанял против нас царь Израильский царей Хеттейских и Египетских, чтобы пойти на нас».

Тут уже о хеттах говорится не в связи с малозначащими племенами, а наряду с египтянами, в то время самым могущественным народом. Более того, хеттский царь упомянут прежде царя египетского, «что является аргументом, – возражали критики, – только для духовных лиц, каковыми и являются преподобный Сэйс и преподобный Райт, которые обязаны ex professo верить слову Библии».

 

В 1834 году французский путешественник и археолог Шарль Феликс Мари Тексье (1802—1871) переправился через малоазиатскую реку Кызыл-Ирмак, античный Галис… И как всюду на своем пути, так и в деревушке Богаз-кёй, приблизительно в 150 километрах к востоку от другой деревушки – Анкары, превратившейся с тех пор в столицу с полумиллионным населением, он расспрашивал о развалинах городов, о руинах, скульптуре, надписях.

– Руины, скульптура, надписи?.. О конечно. Аллах велик и мудро направляет стопы мужа, приходящего с миром. До Язылыкая не больше получаса ходьбы.

Познаний Тексье в турецком языке хватило, чтобы понять, что «Язылыкая» значит «исписанная скала».

Но прежде чем отправиться к этой скале, он решил осмотреть деревушку… Тексье поднялся на холм – и не поверил собственным глазам.

Перед ним расстилалось море развалин. Большое плоскогорье, окаймленное долиной, за которой вздымался дикий, изрезанный трещинами утес, сплошь было покрыто руинами, самыми поразительными, какие он когда-либо видел: белоснежные полосы каменных фундаментов пересекались под прямым углом, очерчивая контуры мертвого города с прямыми улицами и широкими зданиями, кровли которых снесло неумолимым смерчем времени... Вокруг города – крепостная стена, на склоне под нею – еще один ряд укреплений. В центре – большой прямоугольник с остатками колонн: храм, дворец, форум?..

Тексье не хватило дня, чтобы обойти весь этот лабиринт развалин. «Город, напоминающий Афины в пору их расцвета».

 

Тексье продолжил свой путь, но виденные им развалины не преминул подробно описать. Свой рассказ очевидца, снабженный зарисовками рельефов с «исписанной скалы», он опубликовал в 1839-1849 годах в трехтомном, богато иллюстрированном труде «Описание Малой Азии», на который почти не обратили внимания.

Сейчас мы знаем, что это город Хаттусас – столица Хеттского царства. По странной случайности первый шаг к исчезнувшему царству привел прямо в его сердце…

 

Конечно, странно, что книга Тексье осталась незамеченной. Но она вышла в неподходящее время. Внимание научного мира и общественности было приковано тогда к другим краям. В 1822 году Жан Франсуа Шампольон прочитал египетские иероглифы и заставил заговорить египетские камни, рассказать о четырехтысячелетней истории царства на Ниле; авантюристы типа Джиованни Батисты Бельцони и такие ученые, как Рихард Лепсиус и Август Мариэтт, вывозили оттуда редчайшие документы. В 1842 году начал раскопки в Месопотамии Поль Эмиль Ботта, который открыл дворец царя Саргона, где обнаружил невиданные дотоле искуснейшие творения ассирийского зодчества. В 1845-1849 годах Аустин Генри Лэйярд извлек из глубин веков Ниневию, а до того Георг Фридрих Гротефенд и – независимо от него  Генри Кресвик Роулинсон расшифровали клинопись. В 1839 году Джон Ллойд Стефенс открыл совершенно неведомый мир в джунглях Юкатана – покинутые города и пирамиды древних майя. Открытия в Малой Азии и даже в Греции в середине XIX века казались просто «неинтересными».

В то время как в Египет хлынул поток археологов, историков, филологов и спекулянтов со всех концов Европы, лишь маленькая горстка исследователей не поддалась моде и продолжала искать древние памятники на территории Турции.

При этом большинство исследователей оставались на побережье, на «богатой кайме, обрамлявшей полотнище варварских областей», как называл Цицерон греческие колонии. Ведь здесь, на восточном берегу Эгейского моря, лежал Эфес с его знаменитым храмом богини Артемиды, третьим чудом света, здесь находился Галикарнас с пятым чудом света — мавзолеем, гробницей, которая дала имя всем мавзолеям мира, здесь был Пергам с алтарем Зевса, также причисляемым к чудесам античного мира, здесь находились Колофон, Керам, Книд, Милет, Приен, Магнезия, Фокая, Клазомены, и, чтобы не перечислять еще дюжины имен, упомянем лишь Трою Гомера.

Однако уже через год после Тексье Богазкёй посетил еще один путешественник-европеец, англичанин Уильям Гамильтон. Вначале он тоже принял было развалины за Тавий, но в конце концов склонился в пользу Птерии, места сражения, в результате которого Крез лишился своего царства. К северу оттуда, возле деревни Аладжахююк, он обнаружил другие развалины и другие рельефы, безусловно того же стиля, что и рельефы на скале Язылыкая.

Более точные сведения и описания привезли из Богазкёя лишь в 1859-1861 годах немецкие исследователи Г. Барт и … А.Д. Мордтманн. Кроме того, они сделали большой шаг вперед, заявив, что не знают, развалины какого города находятся близ Богазкёя. Вскоре после этого француз Ж. Перро открыл новые надписи, а его соотечественник Ланглуа – новые рельефы того же характера неподалеку от турецких берегов Средиземного моря у Тарсуса, в 400 километрах к югу от Богазкёя.

И когда в 1880 году А.Г. Сэйс провозгласил, что рельефы в Карабеле и Сипилосе на побережье Эгейского моря, в 750 километрах к западу от Богазкёя, по своему стилю и происхождению хеттские, и когда потом англичане В.Г. Скин и Д. Смит на берегах Евфрата в Каркемише, в 500 километрах к востоку от Богазкёя, обнаружили скульптуры и надписи, тождественные богазкёйским, Турция перестала быть областью, безынтересной для археологии, по крайней мере для хеттологии, новой науки, родившейся в 1884 году.

 

Когда мы говорим о пионерах, прокладывавших пути к открытию хеттов, следует упомянуть еще об одном из них. О человеке, который, быть может, самым первым наткнулся на хеттов.

С точки зрения сугубо научных требований достаточно было бы привести лишь его имя и один абзац со 126-й страницы его книги «Путешествие по Сирии и Святой земле», вышедшей в Лондоне в 1822 году…

Могила этого человека находится в Каире, и на надгробном камне высечено его имя: Шейх Ибрагим. Кроме того, здесь значится и весьма почитаемый в мусульманском мире титул хаджи, который доказывает, что его обладатель был правоверным и совершил паломничество в Мекку.

В свое путешествие он отправился в 1809 году из порта Ла-Валетта на Мальте. К немалому удивлению капитана и остальных пассажиров, этот человек с типично восточной внешностью – с искрящимися глазами и черной бородкой – превосходно говорил по-французски и по-немецки; в документах он значился коммерсантом, состоявшим на службе у Ост-Индской компании, и целью его путешествия был Дамаск. Долгие дни плавания – тогда этот путь, который сейчас на турбовинтовом лайнере по тому же маршруту, занимает три часа, продолжался месяц – он коротал за чтением Корана. Правоверным в Дамаске он говорил, будто прибыл из Южного Египта, на что указывало его не совсем обычное произношение. В Алеппо, куда он попал спустя несколько месяцев, его произношение уже указывало на то, что он прибыл из Дамаска. Это был очень странный коммерсант: он занимался главным образом тем, что изучал Коран, и еще раз Коран, а также историю, географию, народную поэзию и вообще все на свете и без колебаний жертвовал недели и месяцы на поездки в места, где наверняка не мог заключить ни одной торговой сделки (например, на гору Хор, где умер библейский Аарон)…

7 октября 1817 года, 33 лет от роду, во время приготовлений к новому путешествию он умер.

Среди оставшихся после него вещей был обнаружен пакет, адресованный Лондонскому географическому обществу. И когда уполномоченные этого учреждения вскрыли пакет, то оказалось, что он содержит подробные описания и увлекательные дневники путешествий по Сирии, Ливану, Иордании, Синайскому полуострову и другим краям Ближнего Востока, которые объехал в 1809-1817 годах Иоганн Людвиг Буркхардт из Лозанны.

Этот отпрыск уважаемой базельской патрицианской семьи, давшей миру нескольких известных ученых, а Швейцарской конфедерации рад выдающихся дипломатов, был первым европейцем, увидевшим и с поразительной точностью описавшим Хаматский камень.

Правда, упоминание Буркхардта об этом камне в то время осталось незамеченным. Оно затерялось во множестве географического, этнографического, филологического и культурно-исторического материала, который он собрал в своей работе. И потом – что значил один камень в сравнении с тогда еще не исследованными горами камней, какие представляли собой египетские пирамиды?

 

Все касающиеся хеттов открытия, о которых мы до сих пор говорили, наряду со своими специфическими особенностями имели одну общую черту: все они были случайны. Лишь после выхода книги Райта и Сэйса начались первые целенаправленные – хотя еще далеко не планомерные – экспедиции в глубины истории Хеттского царства.

Первая научная экспедиция была снаряжена в 1888 году Берлинским востоковедческим обществом, и возглавил ее немецкий археолог с мировым именем Карл Хуманн (1839-1896). Для времени, уже богатого хеттскими находками, очень характерно как раз то, что экспедиция направлялась не к крупнейшим из известных развалин у Богазкёя и не в те места, которые мы до сих пор называли, а в Зинджирли, на юге Турции.

 

Семь недель провела экспедиция Хуманна в Зинджирли, и пора было уже думать о возвращении... Перед Хуманном встала проблема: как перевезти рельефы? Так как они были высечены на массивных каменных плитах, которые сдвинуть с места не представлялось возможным, он велел их стесать. Получились плиты толщиной 15-20 сантиметров, весившие тем не менее от четверти тонны до полутонны.

 

После Хуманна к вереницам хеттских богов и воинов потянулись вереницы археологов. Это были уже не случайные путешественники или исследователи-дилетанты, а люди, которые ставили перед собой совершенно определенную цель и в научном отношении были подготовлены для своих открытий.

Среди них – англичанин Рэмсэй, австриец Ланкоронски, француз Шантр, американец Вольф, немец Винклер, а также итальянские, турецкие и опять же немецкие исследователи, имена которых в большинстве случаев поглотил полумрак негромкой славы. Среди них были русские ученые Лундквист, открывший памятник хеттской культуры в Марайте (Таврский горный массив), и академик Ю.И. Смирнов, который обнаружил важные хеттские памятники во время своей Малоазиатской экспедиции 1893-1894 годов. Несмотря на то что царское правительство не проявляло интереса к «подобным пустякам», русским ученым все же удалось создать базу для исследования хеттских и других малоазиатских древностей – Русский археологический институт в Константинополе (Стамбуле).

Все эти ученые и исследователи привозили из известных и неизвестных уголков Каппадокии, Киликии, Фригии, Лидии, с берегов Эгейского моря и Евфрата, из Сирии и Северной Анатолии все новые и новые копии рельефов и иероглифических надписей, печати, фигурки и глиняные таблицы, испещренные аккадской клинописью; как они справедливо предполагали, языком этих надписей был хеттский. Они накапливали сведения, но совокупность этих сведений напоминала коллекцию почтовых марок в руках невежды: хеттские иероглифические надписи никто не мог прочесть, так как расшифровка Сэйса была ненадежна, а хеттский язык, облаченный в аккадскую (то есть ассиро-вавилонскую) клинопись, прочесть которую не составляло труда, также никто не мог понять.

 

На рубеже XIX и XX веков немец Леопольд Мессершмидт (1870-1911) продвинулся уже настолько, что смог издать сборник хеттских надписей «Corpus inscri ptionum Hettiticarum». В него вошли репродукции 37 больших и свыше 60 мелких хеттских текстов, обнаруженных в Малой Азии. После выхода двух приложений (1902, 1907 годы) их число увеличилось до 200.

Но вследствие особого стечения обстоятельств случилось так, что, даже несмотря на этот прекрасно оснащенный сборник, наука в расшифровке хеттского письма вперед не продвинулась. Когда в 1914 году немецкий историк древности Эдуард Майер издал первый солидный научный труд, который уже мог получить название «Царство и культура хеттов», ему пришлось опираться главным образом на иноязычные, преимущественно египетские и вавилонские, источники.

 

…приблизительное представление о масштабах Хеттского царства. Центром его была область, ограниченная на западе линией, которая тянется от Анкары мимо озера Туз на юг, к самому Средиземному морю. На востоке, тоже приблизительно, ее граница проходила по течению реки Евфрат, на севере – вдоль Черного моря на расстоянии 100-200 километров от него, а на юге основная территория хеттов простиралась до современного Ливана. Временами границы этого царства достигали на востоке нынешней Советской Грузии и Армении, на западе – Измира, на юге – Дамаска.

Территория, ограниченная этими крайними точками, по своей площади была приблизительно равна современной Англии или Италии. Ее центр по своим размерам равнялся собственно Вавилонии и Ассирии и примерно вдвое превосходил населенную территорию Древнего Египта – это было великое царство.

 

«Договор, который составил великий властелин хеттов, могущественный Хаттусилис, сын Мурсилиса, могущественного великого властелина хеттов, и внук Суцпилулиумаса, могущественного великого властелина хеттов, на сереабряной таблице с Рамсесом Вторым, могущественным великим властелином Египта, сыном Сети, могущественного властелина Египта, и внуком Рамсеса Первого, могущественного великого властелина Египта: полюбовный договор о мире и братстве, который утверждает между ними мир на вечные времена».

Как равные выступают здесь безвестный Хаттусилис и самый выдающийся властелин Древнего Египта! Но не только поэтому интересен их договор. Это первый дошедший до нас международный договор и вместе с тем первый международный договор о вечном мире. Более того, это первый и на последующие три тысячи лет последний международный мирный договор, который никогда не был нарушен!

Не менее любопытно содержание договора – весьма современное, если можно так выразиться. Обе стороны обязуются не нападать одна на другую, в случае нападения третьей стороны на одну из них – помогать друг другу, «а если один муж – или двое, или трое – из земли египетской сбежит и явится к великому владыке земли хеттской, да заточит его великий владыка в тюрьму, а после отправит назад к Рамсесу, великому владыке Египта. Но отправленный назад к Рамсесу, великому владыке, не будет обвинен в преступлении, и дом его не уничтожат, и жену и детей его не загубят, и его самого не убьют, и ущерба не причинят ни глазам его, ни ушам, ни рту, ни ногам, и ни в одном преступлении не обвинят».

Такую же правовую помощь, касающуюся выдачи хеттских перебежчиков, обязуется оказывать и Рамсес, и такую же амнистию обещает им Хаттусилис.

Договор оканчивается санкцией: «Кто нарушит слова, стоящие на этой серебряной таблице, которая имеет силу и для земли хеттской и для земли египетской, кто их не сдержит, пусть дом, и землю, и подданных того уничтожат тысяча богов хеттских и тысяча богов египетских!»

 

… 1907 год принес крупнейшее археологическое открытие века.

Турецкие рабочие извлекли свыше десяти тысяч таблиц и фрагментов. На них оживали хеттские правители, военачальники и дипломаты, хеттские государства, города и крепости, хеттские верховные жрецы, историки и поэты, убеждая нас в своем существовании, в существовании десятков поколений доселе почти неизвестного народа, наполненном плодотворным трудом и кровавыми сражениями, великолепными творческими свершениями и мелочными распрями, искусным строительством и бессмысленным разрушением.

Когда мировая пресса назвала богазкёйские находки Винклера (чтобы быть справедливыми, добавим – и Макриди) крупнейшим археологическим открытием века, она в общем-то не преувеличивала, и хотя описываемые события имели место в самом начале двадцатого столетия, это утверждение остается в силе и по сей день…

Богазкёйскую находку по значению можно сравнить лишь со знаменитым открытием английского археолога (позднее министра) А. Г. Лэйярда. В 1849 году он с одним ружьем да 60 фунтами отправился в Месопотамию и открыл там вместе с О. Рассамом в «холме Нимрода», скрывавшем развалины дворца ассирийского царя Аптшурбанипала (668-631 годы до нашей эры), библиотеку, которая насчитывала 30 тысяч таблиц.

 

При всем уважении к Винклеру следует, однако, заметить, что к своему открытию он отнесся как слепой котенок к молоку; даже в то время когда он уже в полной мере сознавал значение своей находки, его археологические методы были просто издевкой над наукой.

Как тщательно регистрирует научно подготовленный археолог место находки, как скрупулезно описывает все обстоятельства, как бережно берет в руки самый пустяковый из найденных предметов! Что Винклера не интересовали хеттские строения, хеттская архитектура, хеттские рельефы и памятники искусства, об этом мы уже знаем. Но его не интересовала и принадлежность найденных таблиц: откуда они – из храма, из дворца или из какой-нибудь лачуги на краю города, и были ли они найдены друг подле друга или на расстоянии километра, а ведь это очень помогло бы ему хотя бы правильно истолковать тексты. Макриди-бей следил лишь за тем, чтобы рабочие не теряли по дороге найденные таблицы (они таскали их в корзинах из-под картошки) и не ломали большие плиты (им выплачивалась премия в зависимости от количества найденных таблиц). Во всем остальном – в каком направлении следует рыть, оставить это место или нет – полагались на археологический опыт бригадира местных землекопов.

Однако о том, как обстояли тогда дела в Богазкёе, пусть расскажет нам очевидец Людвиг Куртиус, который после нескольких недель «сотрудничества» попросту уехал оттуда.

«Винклер не принимал в раскопках ни малейшего участия, он лишь сидел в своем «кабинете» и лихорадочно читал тексты, чтобы составить общее представление о клинописных таблицах, которые ежедневно поступали к нему беспрерывным потоком. Макриди считал совершенно излишним сообщать нам что-либо об их происхождении и обстоятельствах, при которых они были найдены. Его доверенным и своего рода главным надзирателем за рабочими был молодой долговязый, неизменно одетый в коричневый крестьянский костюм красавец курд Хасан...

Как-то раз я заметил, что этот парень, с корзиной и киркой выйдя из нашего дома, который стоял примерно посредине склона, где велись раскопки, направился к большому храму на равнине. Я последовал за ним, чтоб узнать, что он там будет делать. В 11-й камере большого храма лежали четкими рядами совершенно целые глиняные таблицы. Приблизившись к ним, курд проворно, словно крестьянка, копающая на поле картошку, накидал в корзину столько табличек, сколько туда уместилось. С этой добычей он вернулся в дом и отдал ее Макриди, а тот потом торжественно вручил Винклеру».

Это первое известие о «методах и обстоятельствах», при которых был найден государственный архив хеттских царей. Что мог поделать несчастный Куртиус? Он продолжает:

«Было обидно, что раскопки на этом участке отданы на откуп Хасану. Но к моей просьбе позволить мне помогать курду – специалист из крупнейшего по тем временам археологического института предлагает себя в помощники неграмотному деревенскому парню! – снять план местонахождения таблиц и изучать найденную керамику, которую просто выбрасывали, Макриди остался глух. Согласно контракту мне нечего там делать, был его ответ. Мол, он сам пошлет сообщение о раскопанных глиняных таблицах. Этого он так никогда и не сделал».

В 1907 году Винклер опубликовал свое «Предварительное сообщение» о богазкёйской находке, которое весь ученый мир воспринял с восторгом. И не без оснований. Еще и сейчас это сообщение является важным документальным источником. Оно содержало первый, хотя еще и не полностью расшифрованный, перечень хеттских царей с половины XIV до конца XIII века до нашей эры. Было там и научно обоснованное прочтение хеттских имен, известных по египетским надписям и читавшихся прежде сугубо «египтологически», то есть лишь с угадыванием гласных (например, Сапалулу вместо правильного Суппилулиумас). О своих археологических методах автор не упомянул; правда, никто его об этом и не спрашивал, ведь результаты убедительно доказывали их правильность!

 

Но радость Винклера, как и вообще всех хеттологов и историков, по поводу грандиозных находок в Богазкёе, омрачало одно обстоятельство…

Читаемой и понятной оказалась лишь часть богазкёйских клинописных текстов – та часть, которая была писана на вавилонском, на этом «французском языке древнего Востока», то есть внешнеполитическая корреспонденция. Другая часть, хотя и выполненная также аккадской клинописью, была писана на языке, к которому Винклер не знал, как подступиться. Он переписывал тексты, и получался бессмысленный набор слов. Но было ясно, что это тот же самый язык, на котором написаны арцавские послания. Решительно подтверждалось то, в чем он давно уже не сомневался: это был хеттский язык.

Таким образом, хеттские клинописные тексты не поддавались прочтению так же, как хеттские иероглифические тексты, которыми был испещрен Хаматский камень и таблицы, найденные Гэрстенгом в Каркемише. Собственно хеттский язык оставался тайной, и, как выяснилось, тайной за семью злополучными печатями.

 

Но Винклер был не единственным ученым, кто пытался прочесть хеттскую клинопись. Это был слишком жгучий вопрос, чтобы ему не уделил внимания целый ряд исследователей, востоковедов, филологов. К их числу относятся в первую очередь выдающиеся норвежские ученые С. Бугге, А. Торп и в особенности Й.А. Кнудтсон, который после тщательного изучения текстов и изменений в окончаниях слов пришел к выводу, что хеттский язык относится к индоевропейской группе. В мгновение ока восстал против него весь ученый мир: как может такой серьезный исследователь оперировать столь «нефилологическим звяк-бряк методом» и делать подобные заключения на основании текстов, в которых никто не понимает ни единого слова, не говоря уже о фразах! Кнудтсон признал, что перегнул палку, и от своего вывода отказался...

Не будем перечислять других ученых, которые тоже пытались дешифровать клинопись хеттского языка, – их имена не вошли ни в историю, ни в учебники. Ограничимся двумя именами: Фридрих Делицш и Эрнст Вайднер.

Профессор Делицш (1850-1922), корифей немецкого востоковедения, автор первой грамматики ассирийского языка, продвинулся в 1914 году так далеко, что смог издать первые тексты богазкёйского архива, которые содержали грамматические руководства хеттских писцов и фрагменты хеттско-вавилонско-шумерских «лексиконов». Ученые не знали, с какого конца за них приняться, но Делицш не собирался продолжать свои хетгологические изыскания. Его интересы по-прежнему были сосредоточены на ассириологии.

Немецкий ассириолог Вайднер (родился в 1879 году) после смерти Винклера подавал самые большие надежды на то, что удастся наконец сорвать с хеттского языка покров таинственности. Решительный и трезвый, знающий и обстоятельный, Вайднер энергично продвигался к цели. Но, когда ученого отделяло от нее, как он предполагал, всего лишь несколько месяцев, грянули семь сараевских выстрелов, и господа из имперской призывной комиссии решили, что такой здоровяк, как Вайднер, способен заняться чем-нибудь более серьезным, нежели изучение хеттского языка, например чисткой коней в артиллерии…

Хеттология сразу же превратилась в «самую ненужную из всех ненужных наук». Вдобавок Винклер был мертв, Кнудтсон отрекся от своих взглядов, а Вайднер лишился возможности работать. Хеттологи разных национальностей, одетые в разные униформы и поставленные по разные стороны колючей проволоки, в минуты досуга вспоминали о находках в Богазкёе, обращая внимание на то, что название этой деревушки в переводе означает не что иное, как «узкое ущелье». Они воспринимали это как зловещую характеристику положения, в котором оказалась хеттология, и опасались, что «узкое ущелье» замыкает отвесная скала. В действительности дело обстояло еще хуже: Вайднер был на совершенно ложном пути. Как выяснилось позднее, его метод расшифровки клинописного хеттского языка вел в тупик. Что же касается иероглифического хеттского письма, то разве можно расшифровать непонятные письмена неизвестного языка?!

 

Случилось такое, чего никто, абсолютно никто не ожидал: в годину большой войны, впервые в истории удостоенной эпитетом мировая, в то время, когда христианский мир во второй раз готовился отмечать свой праздник мира и всеобщего братства под грохот боевых орудий, накануне того дня, когда за скромными рождественскими столами отсутствовали двадцать миллионов мужчин, которые валялись в завшивленных окопах и зловонных лазаретах, — в немецкой и австрийской печати мелькнул заголовок: «Хеттский язык расшифрован!»…

В чешской печати он звучал несколько иначе: «Чешский ученый расшифровал язык хеттов!». И далее в статьях, похожих одна на другую, как сообщения военных корреспондентов из венских кафе, говорилось, что «нелегкая задача дешифровки языка некогда могущественного народа, при решении которой потерпел неудачу ряд выдающихся зарубежных ученых, в том числе английских, французских и имперских, была, как мы можем с радостью сообщить, успешно решена молодым нашим земляком... Бедржихом Грозным»…

С именем этого человека, которого действительно можно с полним основанием приравнивать к Шампольону, большинство чешских читателей столкнулось впервые; оно было более известно за рубежом, чем на родине. Обладателю его было 30 лет, он был профессором Венского университета, опубликовал несколько значительных работ о древнем Вавилоне и Ассирии, исколесил полсвета, совершая научные поездки и участвуя в экспедициях, а во время войны носил военный мундир и, как писарь отборного полка «Дойч – унд хохмайстер», вел в одной из венских казарм учет сапогам и консервированному гуляшу.

…«Язык хеттов»… вышел в Лейпциге на немецком языке в 1917 году и явился первым подробным, систематическим, прекрасно оснащенным в научном отношении толкованием словарного фонда, структуры и происхождения хеттского языка. Вместе с «Решением хеттской проблемы» — предварительным сообщением», относящимся к 1915 году, это исследование обеспечивает Грозному бессмертие.

 

Уже первые статьи хеттского свода законов показывали, что это совершенно особое законодательство во всей истории древнего Востока. В то время как египетские, еврейские, ассирийские, вавилонские своды законов отличались величайшей свирепостью (скажем, более двух третей законов о наказании из кодекса Хаммурапи стереотипно повторяют: «...тот будет умерщвлен», а принцип «око за око, зуб за зуб» соблюдается здесь буквально), меры наказания в хеттском законодательном праве – по крайней мере для свободного населения – были чрезвычайно мягки. И уже совсем по-современному хеттское право различает, совершено ли преступление умышленно или нет: например, убийство, «умерщвление человека», совершенное преднамеренно, карается вдвое строже, чем убийство, в котором «повинна лишь рука обвиняемого».

 

Однако сюрпризы этим не исчерпывались. И самый большой был еще впереди – хеттский язык оказался индоевропейским языком!

Индоевропейское происхождение языка указывало и на индоевропейское происхождение народа, который на нем говорил. Откуда же, однако, взялся в Малой Азии индоевропейский народ, создавший своеобразный политический уклад, своеобразное законодательство, своеобразную культуру еще во времена догомеровской и даже домикен-ской Греции? Пока на этот вопрос ответа нет...

Поразительное открытие Грозного, разумеется, не было результатом случайного озарения. Напомним, что подобную идею высказал еще в 1902 году Й.А. Кнудтсон, но впоследствии под давлением критики со стороны всех филологов и историков он отказался от нее. Когда Грозный принимался за дешифровку хеттского языка, он разделял общепринятую во всем ученом мире точку зрения, что хеттский язык – язык семитский. Ведь и участвовать в работе по изданию наследия Винклера его пригласили как семитолога. Грозный разделял эту точку зрения, но – и это главное – не делал на нее ставки. Без всяких предрассудков, «готовый пожертвовать даже самой восхитительной гипотезой», ученый продолжал работать, и, когда убедился, что факты не укладываются в общепризнанную теорию, он не провозгласил «тем хуже для фактов», но пришел к выводу, что, «кажется, эта теория несостоятельна».

При этом теория о семитском происхождении хеттов строилась не на песке. Одним из сильнейших аргументов был физический облик хеттов. Он предстал перед нами, запечатленный в реалистических рельефах на стенах карнакского Рамессеума (около 1250 года до нашей эры), на гробнице фараона Харемхеба (около 1310 года до нашей эры), а также в многочисленных скульптурных изображениях, найденных на местах раскопок хеттских памятников в Малой Азии. Для хеттов характерны крупный загнутый книзу нос и скошенный лоб; их расовый тип абсолютно не индоевропейский, а ярко выраженный семито-армянский.

 

К мысли, что хеттский язык относится к группе индоевропейских языков, Грозный впервые пришел, составляя свои словари на основе окончаний. Сперва хеттские окончания показались ему невероятными, но потом он разгадал слово wadar («вода») и вывел схему его склонения, и тут он увидел, что в мире науки нет ничего невероятного.

Первый и четвертый падежи хеттского слова «вода» совпадают – wadar. Однако во втором падеже вопреки ожиданиям семитологов появляется форма не wadaras, a wedenas. Третий и шестой падежи – wedeni, седьмой – wedenit. «Удивительное склонение, – констатирует он, – в нем происходит чередование суффикса г с суффиксом п – явление, с которым мы встречаемся и в других индоевропейских языках. Например, греческое слово, обозначающее воду, hydor, во втором падеже принимает форму hydatos, которое возникло из первоначального hydntos (ср. также, например, латинское femur – второй падеж feminis)...»

Подобное родство с индоевропейскими языками Грозный выявляет потом и в спряжении глаголов, и в склонении местоимений. И, наконец, особенно наглядно оно дает себя знать в лексике. В «Древнейшей истории Передней Азии, Индии и Крита» автор приводит ряд примеров, доказывающих индоевропейский характер хеттского языка, в чем может убедиться даже тот, кто не является по профессии филологом-востоковедом, а имеет лишь классическое школьное образование.

«Следующими доказательствами явились причастия на nt, как, например, хеттское humanza, родительный падеж – humandas – «целый», образованное наподобие латинского ferens – ferentis – «несущий». Целый ряд хеттских местоимений оказался также индоевропейского происхождения. Например, хеттское ug (а) – «я» напоминает латинское ego; хеттское amugg (а) – «меня» напоминает греческое emege; хеттское zig(a) – «ты» напоминает греческое sege – «тебя»; хеттское mis – «мой» напоминает латинское meus; хеттское tis – «твой» напоминает латинское tuus; хеттское kuis – «кто» – латинское quis; хеттское kuit – «что» – латинское quia; хеттское kuis kuis – «любой» – латинское quisquis; хеттское kuiski – «кто-нибудь» – латинское quisque; хеттское kuitki – «что-нибудь» – латинское quidque и т. д.

Из хеттских слов, которые уже на первый взгляд можно принять за индоевропейские, приведем следующие: хеттское patar – «крыло», древневерхненемецкое fedara, нововерхненемецкое feder – «перо»; хеттское dalugasti – «длина», «протяженность», праславянское *dlbgostb; хеттское nebis – «небо», чешское nebe, nebesa; хеттское mekki – «много», греческое megas – «большой»; хеттское wassuwar – «одежда», латинское vestis – «одежда»; хеттское esmi – 1л. ед. ч. глагола «быть», индоевропейское esmi, чешское jsem; хеттское spandti – «совершаю жертвоприношение», греческое spendei; хеттское kittari – «лежит», греческое keitai и т. д.

Эти примеры, число которых можно легко умножить, доказывают, что хеттский язык – язык индоевропейский и по характеру некоторых своих звуков относится к западноиндоевропейской группе языков «кентум»».

К группе «кентум» принадлежат языки, в которых числительное 100 произносится с коренным «к», например греческий, латинский и романские языки, кельтский и все германские. Другая группа называется «сатем», потому что числительное 100 произносится через «с»; сюда относятся все языки славянские, балтийские, иранские, индийские, а также армянский и албанский.

И Грозный еще точнее определяет место хеттов в семье индоевропейских народов. Хеттский язык непосредственно примыкает к итало-кельтским языкам, прежде всего к латинскому, и является также родственным славянским языкам.

 

«Однако Богазкёйский архив хеттских владык, тайна которого благодаря этой дешифровке была раскрыта, продолжал преподносить сюрприз за сюрпризом. Дело в том, что в нем сохранились немногочисленные тексты на неведомом языке, который совершенно отличался от индоевропейского хеттского и который вопреки этому называли в древности hattili «по-хеттски», то есть «языком города Хатти», иначе – хаттийским языком, или хеттским! В религиозных текстах, написанных на индоевропейском хеттском языке, мы повсюду наталкиваемся на иноязычные литии, молитвы и заклинания, о которых там говорится, что они – на языке hattili, то есть на хаттийском языке. Следовательно, мы можем констатировать, что во время хеттских богослужений некоторые песнопения звучали на хаттийском языке. Но в отдельных литургических текстах хаттийские литии переведены на индоевропейский хеттский язык» (Б.Грозный).

Этот незнакомый язык, открытый Грозным при чтении хеттских текстов, был, по-видимому, более древним языком, которым пользовались во время богослужений, так же как католики различных национальностей – латынью. В этом отношении все было ясно и тем не менее...

Что это был за язык и какой народ говорил на нем?

Был ли он уже давно мертв или еще жил одновременно с хеттским?

Структура этого языка показывает, что он не являлся ни индоевропейским, ни семитским. К какой же группе он в таком случае принадлежал?

Ответы на эти вопросы лишь приблизительны; весьма вероятно, что это был язык коренного населения Хеттского царства; возможно, что в период расцвета государства хеттов он был уже мертв; не исключено, что он был родствен северо-восточно-кавказским языкам.

Но это уже, собственно, вопросы второстепенные. Поскольку этот богослужебный язык назывался хаттийским, или хеттским, то как же тогда назывался тот индоевропейский язык, который мы называем хеттским? Или – на каком языке говорили хетты?

Предоставим слово опять Бедржиху Грозному:

«Так пришли к парадоксальному выводу, что хаттийским, или хеттским, языком следует, по сути дела, называть тот более древний, не индоевропейский малоазиатский язык, а индоевропейский хеттский язык, язык первооснователей Хеттской империи, назывался, вероятно, иначе.

В одном хеттском тексте этот язык обозначается словом nasili, в котором я сначала усмотрел притяжательное местоимение 1-го лица множественного числа, подобное латинскому nos, то есть «наш» в смысле «в нашем языке», «по-нашему»... Правильное объяснение названию индоевропейского хеттского языка nasili я дал позднее, обратив вниманиє на одну старинную хеттскую надпись, автором которой был хеттский царь Анниташ XVIII (?) века до Р. Хр. Этот царь вскоре после вторжения индоевропейских хеттов в Малую Азию объединил отдельные малоазиатские царства или княжества в единую могущественную империю. Одновременно он перенес свою резиденцию из города Кушшар в город Нешаш, вероятно, позднейшую Ниссу, которую он великолепно отстроил. Нешаш явилась первой столицей империи, созданной индоевропейскими хеттами. Учитывая эти обстоятельства, можно предположить, что, подобно тому как название языка hattili произошло от города Хатти, язык индоевропейских завоевателей был назван по имени города Нешаш – nasili – «по-несийски», то есть языком несийским (чередование гласных а-е в хеттском языке довольно распространено). Это предположение подтвердилось другой надписью, в которой индоевропейский хеттский язык назван nesummili – «по-несийски»,что еще явственнее связано с названием города Нешаш.

Итак, нешиты, или неситы, – вот подлинное название индоевропейских хеттов».

 

Швейцарский филолог Эмиль Форрер в 1919 году высказал предположение, что этот язык правильнее называть канесским, по имени города Канес, и предложил употреблять не «хетты», «хеттский язык», а «канесане», «канесский язык», но это предложение было отвергнуто научным миром. Древнеевропейские, египетские, вавилонские и «новоевропейские» наименования Chatti, Heth, Het (из которых потом возникло немецкое Hethiter, английское и французское Hittites и т. д.) уже слишком прижились, чтобы можно было что-то изменить. Кроме того, название, предложенное Форрером, само по себе спорно. Сейчас ученые всего мира, за малым исключением, признают, что установленное Грозным имя хеттов верно или по крайней мере весьма правдоподобно. Однако решено оставить традиционное название — хетты, — за сохранение которого ратовал и сам Грозный.

Ни к чему создавать искусственные осложнения путем замены одного названия для хеттского языка другим. Достаточно тех хлопот, которые доставляет нам Богазкёйский архив. Ведь кроме упоминавшихся там нашлись тексты еще на нескольких языках, о которых также дошли сведения со времен Хеттского царства.

Прежде всего это лувийский язык порабощенных крестьян, по всей видимости, индоевропейского происхождения. Затем – хурритский, сейчас уже достаточно изученный неиндоевропейский, вероятно, родственный языку населения Урарту, древней Армении. И, наконец, палайский, видимо, индоевропейский, на котором говорили жители города и области Пала. Если прибавить к этому еще вавилонский язык как язык дипломатии и ассирийский как деловой язык ассирийских купцов (а также древних колонистов), то можно говорить о «Восьми языках Богазкёйского архива», так назвал свою работу, вышедшую в 1919 году, Форрер.

 

 «Решение хеттской проблемы» – так назвал Грозный свое «предварительное сообщение», которое он опубликовал в 56-м номере «Известий Германского востоковедческого общества в Берлине», вышедшем в декабре 1915 года. И это название полностью соответствовало действительности.

Первое сообщение о дешифровке хеттского языка ученый сделал 24 ноября 1915 года, выступив в берлинском Обществе по изучению Передней Азии; вскоре после этого, 16 декабря 1915 года, он повторил ту же лекцию в венском археологическом обществе «Эранос Виндобонен-зис». Одновременно с «Предварительным сообщением», вышедшим на немецком языке, Грозный написал небольшую статью для «Вестника чешской Академии наук, литературы и искусства», которая увидела свет перед самым Рождеством 1915 года. Статья называлась «Открытие нового индоевропейского языка».

Настоящую серьезную монографию он выпустил в 1917 году в лейпцигском издательстве Гинрихса. Судя по предисловию, Грозный закончил ее в сентябре 1916 года. Название монографии – «Язык хеттов, его структура и принадлежность к семье индоевропейских языков».

 

Открытие Грозного окончательно сняло с истории хеттов завесу неизвестности. Раскрылась вторая часть Богазкёйского архива, и теперь можно было прочесть не только иноязычную дипломатическую корреспонденцию, но и богатейшие документы из жизни хеттов, написанные на их собственном языке: свод законов, судебные приговоры и религиозные книги, предписания для придворных церемониалов и руководство по выучке коней, обращения к государственному совету и медицинские сочинения, военные уставы и налоговые записи. А затем и стихи и небольшие литературные произведения, в которых – впервые в мировой литературе – зазвучала анекдотическая нотка...

Но еще не были разгаданы все тайны. Большая часть памятников хеттской письменности, рассеянных по всей Передней Азии и найденных в 69 местах, молчала.

Это были памятники, написанные хеттскими иероглифами, письмом, благодаря которому мы, собственно, и познакомились с хеттами и которое тем не менее даже после прочтения клинописных хеттских памятников оставалось покрытым непроницаемой тайной. Непроницаемой, несмотря на то что уже в первые годы после открытия хеттов Сэйс прочел шесть знаков их письма, несмотря на то что уже в 1900 году Мессершмидт издал сборник хеттских иероглифических надписей, так что исследователи не могли жаловаться на недостаток материалов, несмотря на то что над расшифровкой этого письма уже более четверти столетия трудился целый ряд крупных ученых и в их числе «гроссмейстер древних знаков» Петер Йенсен.

 

При этом иероглифический хеттский язык не был лишь более поздней формой клинописного хеттского языка. В нем проявлялись и местные особенности: Богазкёйский архив находился в главном городе империи, между тем как Хама, Каркемиш, Мараш и другие большие местонахождения хеттских иероглифических текстов были отдаленными окраинными крепостями или провинциальными городами.

 

Читатель наверняка уже спросил себя: как объяснить, чго хеттские клинописные тексты относятся к более раннему периоду, а иероглифические – к более позднему? Гипотез на этот счет много, но названия теории заслуживают, пожалуй, только две из них. Первая исходит из материала и техники письма.

Сейчас уже считается доказанным, что иероглифы были первоначальным, древним письмом хеттов, и весьма вероятно, что они сами их изобрели. Когда? По всем данным, еще до своего появления на арене мировой истории в пределах Малой Азии. Притом изобрели их хетты независимо от египтян, с которыми не имели никаких связей. Клинопись же они, напротив, только позаимствовали.

Хеттский писец – писал ли он клинописью на глиняных табличках, на свинцовых слитках или на серебряных пластинах – в буквальном переводе называется «писцом по дереву» (DUB. SAR. GIS), из чего следует – и расшифрованные тексты это подтверждает, – что хетты первоначально писали на деревянных дощечках; позднее они обмазывали их известью и обтягивали полотном.

Но и переняв клинопись, хетты по-прежнему пользовались своим первоначальным иероглифическим письмом, которое, несмотря на всю сложность, было письмом более широко распространенным, можно сказать, почти народным. Этим письмом хеттские цари увековечивали свои деяния на скалах и памятниках, этим письмом хеттские священнослужители писали свои религиозные сочинения и хеттские поэты – свои стихи, между тем как применявшаяся одновременно клинопись была письмом государственных канцелярий, международных сношений и «переводной литературы» (не сохранилось ни одной монументальной или «публичной» надписи, сделанной клинописью).

Дерево, полотно и известь подвержены уничтожающему действию времени (больше, чем окаменевшие обожженные глиняные таблички), а серебро представляет слишком большой соблазн для воров. Когда завершилась полутысячелетняя история Хеттского государства (точкой в конце ее последней главы было взятие и сожжение Хаттусаса около 1200 года до нашей эры), подавляющая часть иероглифических текстов на этих материалах стала жертвой всеобщего опустошения, затем завоеватели уничтожили каменные памятники и надгробия, и приходится еще радоваться, что от их внимания ускользнули рельефы и иероглифические надписи в скальном храме Язылыкая.

Через три тысячелетия в развалинах столицы остался только клинописный архив на глиняных табличках. Малозначительные окраинные города каким-то образом пережили уничтожение Хаттусаса, и в столицах государств-наследников еще столетия спустя возникали новые каменные памятники с иероглифическими надписями. Их-то и нашли археологи среди развалин. Но понятно, что значительных государственных архивов с клинописными табличками они там не обнаружили.

Согласно второй теории, клинописные и иероглифические хетты были разными, хотя и родственными народами, которые на протяжении столетий поочередно играли ведущую роль в хеттской культуре. Сначала преобладали клинописные хетты, затем иероглифические, удержавшиеся в окраинных областях и мелких государствах и после падения Хеттского царства. Соответственно этому в разных местах обнаруживаются документы, составленные с помощью различных типов письма и, возможно, на разных языках. Если же мы находим творения клинописных и иероглифических хеттов рядом, как, например, в храме Язылыкая, то, по данной теории, это объясняется тем, что работа над рельефами велась несколько столетий.

Некоторые сторонники этой теории считают, что в эпоху расцвета иероглифического хеттского языка клинописный хеттский язык был уже мертвым или вышедшим из употребления.

Разумеется, против обеих теорий можно найти различные возражения; но «за» и «против» заставили бы нас слишком глубоко зарыться в старые годовые комплекты специальных журналов, занимающихся проблемами хеттологии, а таких журналов выходит сейчас во всем мире почти сотня. Для нас значительно более важно, что в настоящее время «хеттская проблема перестала быть проблемой». Однако, прежде чем мы смогли написать эти слова, должно было пройти 25 лет со дня парижской лекции Грозного. Ровно четверть столетия понадобилось еще ученым, чтобы окончательно расшифровать хеттские иероглифы!

 

Раскрытие тайны хеттских иероглифов принесло новые неожиданности. Пока что последняя неожиданность, которую припасли для нас хетты, и притом неожиданность наименее неожиданная, поскольку иероглифические надписи относятся к позднейшей эпохе и связаны с малозначительными городами, заключается в том, что о самом Хеттском государстве они, собственно, не говорят нам ничего существенного!

 

…в египетских иероглифических текстах имена фараонов всегда заключены в особые овальные рамочки (картуши). Нечто подобное встречается и в хеттских иероглифических надписях. Йенсен обратил внимание на особое орнаментальное украшение і обрамлявшее разные иероглифические знаки. Оно напоминало балдахин: его крышей было «крылатое солнце», очень похожее на эмблемы ассиро-вавилонских царей, а эту крышу подпирали два столба, заканчивающихся волютами – волютами прямо-таки в ионическом стиле! Позднее действительно оказалось, что этот балдахин, за которым утвердилось название эдикула, имеет в хеттских иероглифических надписях то же значение, что и картуш в египетских, и так же легко, как ребенок в кукольном театре узнаёт короля по короне, сейчас ориенталист узнаёт в хеттском иероглифическом тексте имя царя по эдикуле!

 

Эдикула с именем хеттского царя Тудхалияса IV

(с рельефа, относящегося ко второй половине XIII века до н.э.)

 

«Минутах в 25 хода к юго-востоку от деревни Суваса находится «хеттско»-иероглифическая надпись, открытая в 1906 году X. Роттом... Скопировать и хорошо сфотографировать ее было дальнейшей главной целью моей археологической экспедиции в Турцию в 1934 году...» (Б.Грозный).

…Грозный досконально отчитывается о каждом дне своего пятимесячного путешествия. За это время он скопировал 86 надписей на скалах, надгробиях, алтарях и свинцовых пластинах в различнейших уголках Турции и получил в свое распоряжение тщательнейшим образом проверенные тексты, причем он исправил неточности во многих надписях, опубликованных в 1900 году Мессершмидтом (как и все крупные исследователи, Грозный был умелым рисовальщиком; ведь и к изучению древнего письма относится то, что Кювье сказал о естествоведении: «Какую-либо форму или структуру мы познаем лишь тогда, когда можем нарисовать ее со всеми подробностями»). Тексты эти стали достоянием не только Грозного, но и всей мировой хеттологии. Результаты своего путешествия он тотчас же предоставил к сведению всех ученых…

Если мы подчеркиваем, что собранные материалы Грозный тотчас же предоставил в распоряжение остальных исследователей, то делаем это потому, что далеко не всегда такой образ действий подразумевался сам собою. Например, Артур Эванс, обнаруживший во дворце Миноса на Крите около 2800 табличек с так называемым линейным письмом «Б», опубликовал из них – после 15 лет всевозможных проволочек – лишь 120, а остальные держал в ящике своего письменного стола до самой смерти, боясь лишить себя первенства в дешифровке критского письма.

«Без прекрасного издания его труда, ставшего для всех нас настоящим подарком, – пишет о книгах Грозного парижский хеттолог Г.Э. Дель Медико, – нельзя было бы начать какой бы то ни было серьезной работы».

Этот великолепно оформленный трехтомный труд с сотней иллюстраций в качестве приложения вышел в 1933–1937 годах…

«В этой книге, – написал Грозный в 1948 году, – я опубликовал первую грамматику языка, на котором сделаны эти надписи, далее я установил, что язык «хеттских» иероглифических надписей является языком индоевропейским, а именно западно-индоевропейским из группы кентум [В действительности иероглифический лувийский язык не является языком кентум. – Прим. ред.], и находится в близком родстве с хеттским клинописным языком. В ней я в первый раз перевел почти все наиболее крупные и важные иероглифические надписи (общим числом около 90)... В то время как мне удалось установить, что клинописные хетты именовали себя неситами (от слова Несас, названия их древнейшей столицы), настоящее наименование иероглифических «хеттов»... (и здесь следует объяснение, почему это слово он обычно заключал в кавычки), пока нам, к сожалению, еще неизвестно».

 

Да, он был прав в том, что язык, на котором сделаны хеттские иероглифические надписи, – язык индоевропейский, весьма родственный языку хеттских клинописных текстов. Это было гениальное открытие, основывавшееся на характере изменений в окончаниях отдельных слов. Позднейшие исследования подтвердили его. Но в свете этих же исследований большая часть новых прочтений Грозного не выдержала проверки. То же касается и его грамматики иероглифического хеттского языка.

Однако к этим выводам хеттология пришла в то время, когда Грозный уже не принимал активного участия в ее развитии. Решающие доказательства были выдвинуты... только в год его смерти.

 

Несмотря на то что попытка Грозного расшифровать хеттские иероглифы не увенчалась успехом (и уж во всяком случае не увенчалась таким успехом, в каком он сам до конца жизни был убежден), нельзя считать его труд напрасным. Наоборот – он принес свою пользу, и не только с точки зрения той стадии исследования, на которой наука находилась в то время, но и с современной точки зрения.

«Грозный прежде всего опубликовал автографии всех важнейших текстов, в совершенстве выполненные и в тех случаях, когда речь идет о знаках, которых он не понимал, – говорит В. Соучек. – Далее, он подтвердил прочтение ряда ранее дешифрованных знаков. И наконец, что наиболее важно, несколько знаков расшифровал правильно – так, как мы их читаем сегодня».

 

Все прежние исследователи искали в Богазкёе нечто определенное: Винклер – таблички, Пухштейн – архитектуру, Курциус – керамику. Биттель был первым, кто повел исследования в Богазкёе «фронтально». Этим объясняется его растерянность, когда Зия-бей (принимавший еще Вин-клера, Пухштейна, Курциуса и всех остальных археологов в Богазкёе, а одним из последних – Г.Г. фон дер Остена из Чикагского университета) во время традиционной торжественной встречи перед началом работ спросил его, какую цель он, собственно, преследует...

Первый ответ дала статья Биттеля в «Сообщениях Германского восточного общества» в мае 1932 года: «До сих пор не была точно установлена хронологическая последовательность разных видов керамики, найденной в Богазкёе. Ведь изучение максимального количества находок в их первоначальном месторасположении и в связи с конфигурацией построек документально установленной столицы Хеттского царства является настоятельной необходимостью с точки зрения методики археологических исследований, поскольку можно ожидать, что хронологическая классификация находок в этом центре хеттской культуры послужит основой хронологической классификации всех анатолийских археологических памятников».

Вторым ответом, который последовал, правда, значительно позднее, были результаты деятельности ученого. Биттель далеко перешагнул рамки первоначального, довольно скромного плана, сводящегося к датировке богазкёйской керамики. В сотрудничестве со специалистами различнейшего профиля (включая химиков, историков металлургии и знатоков фортификационного искусства) он провел генеральное обследование всего богазкёйского археологического поля. Он установил общий план хеттской столицы и всех ее значительных зданий, выкопал большое количество хеттского оружия и орудий труда и кроме фундаментов дотоле не найденных храмов и дворцов обнаружил первые ремесленные мастерские, среди них и железоделательную, об изделиях которой часто упоминается в переписке египетских фараонов с хеттскими царями.

 

Уже в первый год раскопок (1931) Биттель нашел новый архив аккадской клинописи на хеттском языке, так что его сразу можно было прочитать и перевести. В следующем году он выкопал более 800 табличек с хеттскими иероглифами (помимо иероглифов «Исписанной скалы» это были первые длинные иероглифические надписи, бесспорно относившиеся к той же эпохе, что и до тех пор известные клинописные тексты), а через год даже 5500 табличек, и среди них была одна иероглифическо-клинописная двуязычная надпись. В 1934 году, на четвертый год раскопок, таких надписей у него было уже более 100!

При наличии сотни двуязычных (точнее – сделанных двумя видами письма) надписей, найденных Биттелем, дешифровка хеттских иероглифов, казалось бы, переставала быть проблемой! Ведь мы знаем, что Шампольону достаточно было одной двуязычной надписи (на Розеттской плите), чтобы он расшифровал египетские иероглифы. Более того – на этих надписях были имена правителей, и на одной из них Биттель и Х.Г. Гютербок (немецкий профессор в Анкарском, а ныне в Чикагском университете) расшифровали в 1936 году имя уже известного царя Суппилулиумаса!

Только (опять это «только», с которым мы так часто встречаемся в истории хеттологии!) надписи эти были очень короткими, так что из них нельзя было ничего извлечь. Это были маленькие печати и оттиски печатей, содержавшие большей частью лишь личные имена, а попробуйте что-нибудь перевести с китайского, если в вашем распоряжении только пекинская телефонная книга!

 

И все же хеттские иероглифы поддались напору швей-царско-итало-американо-чехословацко-немецкой пятерки нападения. Последний, решающий мяч забил Хельмут Теодор Боссерт. Имя этого немца, который после прихода Гитлера к власти избрал в качестве своей новой родины Турцию, известно сейчас во всем мире. Это имя привлекло к себе всеобщее внимание в 1953 году, когда к нему присоединилась слава расшифровщика хеттских иероглифов…

 

Когда филологи признали выдвинутую Грозным гипотезу, согласно которой хеттский язык принадлежит к индоевропейской группе (это признание получило «официальное» подтверждение — впрочем, лишь простым большинством голосов — на Иенском конгрессе в 1923 году), историки не без иронии спрашивали их: «А как же ваши индоевропейцы попали в Малую Азию?». Причем они как-то не замечали, что на этот вопрос следовало бы ответить им самим, а не филологам.

Ответ на него не дан до сих пор.

Это, разумеется, не значит, что не существует нескольких разных теорий о прародине хеттов и времени их появления в Малой Азии. Теории эти можно разделить на три группы.

По наименее обоснованной версии, хетты – автохтонное, коренное население современной Турции и Сирии. Опирается эта версия главным образом на Библию, и в форме так называемой «солнечной теории» ее отстаивают некоторые турецкие историки, стремясь доказать, что турки – прямые потомки хеттов и что современный турецкий язык произошел от хеттского (и более того, в равной степени от шумерского).

Согласно второй теории (отдельные несущественные варианты мы оставляем в стороне), хетты пришли в Малую Азию из Европы (вероятно, из своего первоначального местопребывания в южнорусских степях) через Балканский полуостров, то есть тем же путем, которым в конце XIII века до нашей эры пришли «народы моря», уничтожившие Хеттскую империю.

И, наконец, в соответствии с третьей теорией (ее придерживался и Бедржих Грозный) прародиной хеттов была область вокруг Каспийского моря, откуда они несколькими волнами переселились в Закавказье, восточную Малую Азию и Северную Сирию.

Но обилие теорий обычно находится в обратно пропорциональной зависимости от количества научно проверенных фактов, и нам не остается ничего иного, как констатировать вместе с советским ориенталистом В.В. Струве (см. «Всемирная история», т. I, стр. 367), что «откуда они пришли в Малую Азию – с Балкан или из Северного Причерноморья (через Кавказ), – это пока еще не выяснено».

Столь же спорным представляется и вопрос о том, когда пришли хетты в Малую Азию. Тут расхождения не превышают «какого-нибудь» тысячелетия: амплитуда колебаний ограничена концом IV – началом III тысячелетия до нашей эры. Но если мы примем теорию Грозного о нескольких «волнах» «переселения хеттских народов», то можем согласиться с обоими этими крайними сроками как с приблизительной датировкой первой и последней волн проникновения хеттов в Малую Азию. В Сирии хеттские племена появились, видимо, позднее.

Ни в одном хеттском памятнике ничего об этом не говорится. И ни в одном из них мы не находим слов, которые найдем во всех легендах – от рассказа о приходе Моисея в землю Ханаанскую до рассказа о приходе праотца Чеха на гору Ржип, а именно слов о том, что новая родина хеттов «изобиловала млеком и медом».

Действительно, это был суровый и негостеприимный край — да и сейчас он нисколько не приветливей. Территория, ограниченная излучиной реки Кызыл-Ирмак (по-хеттски – Марассанда), на которой хетты основали центр своего государства, представляет собой горное плато, ровную безлесную степь, окруженную дикими кряжами, отделяющими ее от Черного и Средиземного морей. Все иссушающая жара чередуется здесь с сильными осенними ливнями, сопровождаемыми раскатами грома; рек мало, и они не судоходны; земля, за исключением узких полосок вдоль рек, малоплодородна, искусственное обводнение до сих пор связано с большими трудностями. Этот край ничем не напоминает «дар Нила», как называют Египет, или «земной рай», каким была когда-то Месопотамия.

PPP: Какой там был климат 5-6 тысяч лет назад (а то и более!) – большой вопрос… Все-таки эта область входит в Плодородный полумесяц!

 

И все же край тот не был беден. Горы, обрамляющие степь, хранили в своих недрах – и как вскоре выяснили хетты, часто даже и не в недрах, а на поверхности – богатство руд, особенно серебра (само название «хатти», по мнению некоторых исследователей, происходит от слова, означавшего «серебро»). Богатейшей сокровищницей был Тавр, да и другие нагорья таили в себе помимо серебра драгоценное железо и медь.

В отличие от вавилонян хетты имели в изобилии строительный камень (во всем Вавилоне из камня были возведены только две постройки, все остальное, в том числе и прославленная Вавилонская башня, строилось из кирпичей), и в отличие от египтян у них было вдоволь древесины, особенно кедра. А поскольку Малая Азия является «естественным мостом» между Европой и Азией, Хеттское царство имело наилучшие предпосылки для выгодной транзитной торговли.

 

Когда хетты пришли в край, где обрели свою родину и могилу, он не был необитаемой страной. Прежде всего тут жили племена хатти, которые дали этому краю свое имя, заимствованное затем хеттами. Кроме них его населяли многочисленные «дохеттские племена», происхождение и название которых науке пока не удалось установить (от них осталась только керамика: древнейшая, относящаяся к IV тысячелетию, – черная, желтовато-серая или красная с простыми геометрическими украшениями; более поздняя, датируемая III тысячелетием, – глазурованная, с красно-коричневым линейным орнаментом; да еще могилы, в которых были захоронены в скрюченном положении люди с черепами долихоцефальной и мезоцефальной формы). Здесь были также разбросаны многочисленные ассирийские купеческие поселения, основанные не позднее начала II тысячелетия до нашей эры; центр их – город Канес, открытый Грозным. Одновременно с хеттами – или в промежутках между отдельными волнами их переселения – пришли сюда и другие индоевропейские народы, среди них лувийцы, «второй древнейший малоазиатский народ индоевропейского происхождения». И если мы вспомним о «восьми языках Богазкёйского архива», возникшего не раньше чем через полтысячелетия после переселения последних хеттов, то должны будем прийти к выводу, что Малая Азия была «мусорной свалкой народов» еще задолго до того, как ее назвали так греки.

PPP: А если сюда приложить миф о Вавилонской башне в каком-нибудь нетривиальном прочтении?..

 

О начале хеттского заселения Малой Азии мы не знаем ничего определенного. И нам может служить лишь слабым утешением то, что пока мы нисколько не лучше информированы и о первоначальном заселении Восточной Европы славянами. Подчеркиваю – пока! Ведь мы оптимисты!

На основе археологических находок можно лишь с большей или меньшей определенностью заключить, что дохеттское население Малой Азии было малочисленным и стояло на относительно низкой ступени социально-экономического развития. Еще в конце III тысячелетия до нашей эры здесь существовал первобытно-общинный строй, разложение которого только начиналось (Месопотамия и Египет были уже в то время странами с развитым рабовладением). Население кормилось охотой, скотоводством и примитивным земледелием (не было обнаружено ни единого плуга этой эпохи). Этнически разнородные племена, еще не создавшие племенных союзов, жили изолированно, чему не приходится удивляться, поскольку страна была редко населена, а высокие горы препятствовали сношениям между отдельными племенами. Потом в этот край вторглись хетты, объединенные в боевые племенные союзы, и впитались в него, как вода в сухой песок. Новые земли им, видимо, удалось захватить без ожесточенных сражений, по крайней мере в хеттских источниках, которые бережно хранят память о славных воинских страницах истории хеттов, ни о чем таком нигде не упоминается.

PPP: Тут масса вопросов о достоверности датировок и прочих выводах археологов… О хеттах ведь тоже долгое время историки не знали. Так где гарантии, что не инайдется еще чего-нибудь новенького?!.

 

На рубеже XX и XIX веков до нашей эры мы находим в пределах будущего Хеттского царства несколько могущественных хеттских племен или племенных союзов, которые, с одной стороны, борются за власть между собой, а с другой – выступают против самого сильного из местных племен – хатти. Жизненными и политическими центрами им служат хорошо укрепленные поселения, которые уже можно назвать городами. Наиболее значительные центры хеттов – Несас, Цалпа и Куссар, расположенные к югу и юго-западу от большой излучины Кызыл-Ирмака; важнейший центр хатти – Хаттусас. Племена эти возглавляют вожди, настолько возвышающиеся над массами рядовых общинников, что исторические документы без колебаний именуют их «царями». Самый могущественный из них царь Куссара – Аниттас.

Его именем начинается список 29 хеттских царей (при этом Аниттас – не самая древняя документально удостоверенная личность хеттской истории. Мы знаем уже его отца; его звали Питханас, и он занимал в Куссаре высокий пост с немного комичным титулом «великодержец лестницы». Вероятно, это была как раз та лестница, по которой Аниттас вскарабкался на трон). Как и полагается великому царю, Аниттас вписал свое имя в историю кровью и успехами: он объединил хеттские племена, победил врагов и основал Хеттское государство.

Нам неизвестно, каким способом он подчинил или привлек на свою сторону ряд менее значительных хеттских властителей, но мы знаем, что около 1800 года до нашей эры он двинулся с большим войском против Хаттусаса, разбил его хаттийских защитников, а сам город сравнял с землей. «Я взял его ночью приступом, – повествует он в храмовой надписи на древнейшем хеттском языке, копия которой представляет собой один из драгоценнейших клинописных документов Богазкёйского архива, – и на месте его посеял бурьян. Если кто-нибудь из тех, кто будет царствовать после меня, вновь заселит Хаттусас, пусть покарает его небесный бог Грозы!».

PPP: Не покарал…

 

Затем Аниттас обратил оружие против противников его объединительских усилий. Он наносит поражение неситскому царю и провозглашает Несас столицей царства. Укрепив свою власть, нападает на Цалпу, захватывает ее и огнем и мечом расширяет свои владения до самого моря. Последние сообщения рисуют его правителем, великолепно отстроившим свою резиденцию: он основал в ней новые кварталы, храмы, дворцы, устроил даже... зверинец.

 

Несас недолго оставался столицей. Несмотря на проклятие Аниттаса (и авторитет бога Грозы, считавшегося одним из самых высших среди «тысячи хеттских богов»), его преемники перенесли свою резиденцию в Хаттусас, ибо для друзей он был доступнее, а для врагов неприступнее, и все здесь великолепно отвечало древним требованиям к местоположению города: горное плато окружали отвесные стены скал, выполнявшие роль естественных укреплений (на юге, где эти естественные крепостные стены отсутствовали, зияла глубокая пропасть, заменявшая крепостной ров); там имелось несколько источников питьевой воды, высокое расположение с наветренной стороны (более 1200 метров над уровнем моря) защищало город от малярии, поднимавшейся из низин, массивное скалистое основание почти исключало опасность землетрясения. Во второй половине XVII века до нашей эры Хаттусас был уже опять могущественным, большим и красивым городом – в точности таким, как охарактеризовал его первый европеец, увидевший часть его развалин в первой половине XIX века нашей эры: «Город, напоминающий Афины в пору наивысшего расцвета!».

 

О трех преемниках Аниттаса мы знаем только, что их звали Тудхалияс I, Пассурумас и Папахтилмах, но последнее труднопроизносимое имя нет необходимости запоминать, поскольку тот, кому оно принадлежало, овладел троном незаконно, правил лишь кратковременно и в «официальном списке» хеттских властителей не упоминается. Тем большее значение в этом списке имеет имя его брата Лабар-ны I (Табарнас, Лабарнас – только разные транскрипции одного и того же имени). Предоставим слово Бедржиху Грозному:

«Лабарна I (около 1670 года до нашей эры) был великим завоевателем и в качестве такового достойным продолжателем дела царя Аниттаса, приумножившим владения Хеттского царства. Когда он умер, имя его стало почетным титулом здравствующих хеттских царей, в которых словно бы вновь оживал старый могучий Лабарна, подобно тому как из имени Цезарь возникли позднее титулы кесарь, кайзер и царь... Он расширил пределы своей державы до самого южного моря, где покорил Арцаву, то есть западную Киликию, и прилегающие к ней области, а также остров Вилуса-Елаиусса».

Но хотя Лабарна был таким великим царем, что имя его стало титулом, он не был царем с неограниченной властью. Так же, впрочем, как и его предшественники и преемники. Хеттские цари – единственные властители древнего Востока, которые не были абсолютными монархами!

В Хеттской империи при особе царя существовали государственные органы, оставшиеся от племенной и военной демократии (в разных вариантах мы встречаемся с ними у греков героической эпохи, у римлян эпохи царей, у древних германцев и славян). Взгляды историков расходятся лишь относительно того, были ли это два органа или один; трудность заключается в том, что, кроме «Распоряжения царя Телепинуса», относящегося примерно к 1520–1515 годам до нашей эры, у нас нет надежных данных о распределении функций между органами и осуществлении этих функций.

По мнению Бедржиха Грозного (его придерживался и В.В. Струве), первым из этих органов была тулия – «совет», состоявший из царских сыновей, кровных родственников царя и его зятьев, племенной и придворной знати, а также начальника личной царской охраны. Эта коллегия ограничивала суверенное право царя налагать тягчайшие наказания на своих родственников. Царь, который самовольно казнил бы кого-нибудь из них, отвечал за это собственной головой и по решению тулии мог быть и сам казнен. Далее, как подсказывает само ее название, тулия была совещательным органом, в компетенцию которого, судя по всему, входили наиболее важные вопросы государственной политики.

Вторым из этих органов был панкус – «собрание»; из древнего народного собрания оно превратилось в собрание воинов. Однако после реформ Телепинуса членами его были уже не все воины, а только их привилегированная часть: личная царская стража, предводители отрядов, состоявших из 1000 воинов, и знатные военачальники. Панкус имел право «свободно говорить» о царских преступлениях, правда, только во время мира (хотя карать и миловать могла исключительно тулия). Его члены пользовались определенной «парламентской неприкосновенностью». Если они были в чем-либо виновны, решение об их выдаче для наказания принимал панкус: «Коль скоро кто-нибудь совершит зло – будь то отец дома или начальник сынов дворца, или главный виночерпий» (что было, вероятно, княжеским званием), «или главный мешеди (начальник личной стражи), или главный над полевыми начальниками тысяч... то вы, собрание (панкус) для него, схватите (преступника) и к себе поднимите для суда!»

Были ли тулия и панкус двумя самостоятельными органами государственной власти или только двумя названиями одного органа, функции их вели к тому, что, как говорит В.В. Струве, «власть хеттских царей не была деспотической, в отличие от власти царей Шумера и Аккада и фараонов Египта». Можно ли удивляться, что Грозный назвал хеттских правителей «конституционными монархами»?

Как ни поразителен этот факт для древнего Востока, его затмевает еще одна своеобразная особенность организации Хеттского государства, превращающая его – если мы опять не побоимся анахронизма – в «федеративное государство».

Хеттская империя не была строго централизованным государственным целым, как, например, Египет, а представляла собой союз почти автономных государств, во главе которых стояли наследственные правители из местных родов или царские братья и сыновья. Все эти властители перед вступлением в свои права обязаны были явиться в Хаттусас или «туда, где пребывает царь» (когда он находился, например, в военном походе), и просить о «принятии на службу». Когда они бывали приняты, то есть признаны правителями, то должны были принести присягу на верность.

«Страна Хатти» состояла, таким образом, из ряда «малых царств», достаточно самостоятельных, чтобы ими могли оперативно управлять местные государи, и в то же самое время достаточно зависимых от центральной власти, чтобы хеттский царь перед внешним миром мог выступать как представитель единой империи.

Хотя в мирное время власть хеттского царя была ограничена, в период войны он в качестве верховного военачальника (подчиненное ему войско состояло из его собственных отрядов, отрядов «федеральных государств» и вспомогательных дружин вассалов) обладал неограниченными правомочиями. Во время военных операций панкус мог требовать от царя лишь того, чтобы он «разил врагов и не давал им пощады».

Подумайте только: эту схему государственной и военной организации, которую мы без труда можем перевести на язык современной терминологии, хетты создали совершенно самостоятельно, не имея перед собой никаких образцов для подражания, за тысячу лет до того, как были заложены основы греческой демократии и воинской мощи Рима!

 

По богазкёйским письменным документам мы можем проследить развитие производительных сил и производственных отношений в Хеттском царстве начиная примерно с XVII столетия до нашей эры (археологические источники ведут нас еще дальше в глубь веков, захватывая, хотя и с довольно большими пробелами значительную часть III тысячелетия до нашей эры). К этому времени здесь уже почти завершилось второе крупное разделение труда – отделение ремесла от сельского хозяйства. Сельское хозяйство – важнейшая отрасль хеттской экономики; ведущее место в нем занимает животноводство, но и земледелие уже достаточно развито (используются первые оросительные устройства, которые, однако, ввиду специфических условий рельефа и климата Малой Азии никогда не имели здесь такого значения, как в Египте и Месопотамии). Уже добываются уголь и металлы, ремесленное производство достигло высокой степени специализации, в городах сосредоточена оживленная торговля. Металлические орудия труда делаются преимущественно из бронзы. Хотя преобладает натуральное хозяйство, но уже немалое распространение получило товарное производство. Имеют хождение деньги в виде слитков серебра (первые монеты появятся в Малой Азии лишь в середине I тысячелетия до нашей эры у лидийцев).

К XVI столетию до нашей эры относятся первые достоверные сведения об отдельных сельскохозяйственных продуктах (производство которых, разумеется, имело уже давнюю традицию): из зерновых – это прежде всего ячмень, затем пшеница двузернянка и жито; разводится виноград.

«Был известен и солод, из него делали пиво», – устанавливает Бедржих Грозный на основе хеттского свода законов (XV век). «Пиво, по-видимому, было очень густое, и его пили из большого сосуда через соломинку или особую трубку».

Этот кодекс подробно информирует нас и о ценах (§ 176–186). «Интересно, – цитируем мы опять Бедржиха Грозного, – что из домашних животных больше всего ценится мул (1 мина серебра), потом тягловый конь (20 сиклей серебра), вол, приученный таскать плуг (15 сиклей), годовалая тягловая кобыла (15 сиклей), конь (14 сиклей) и т. д...» (четыре мины меди стоят сикль серебра, то есть серебро ценится в 160 раз дороже, чем медь).

«Серебро было самым распространенным платежным средством в Хеттском царстве».

К сведению читателя, который хочет разобраться в соотношении стоимостей: одна хеттская мина равна 40 сик-лям, то есть приблизительно 300 граммам, и, следовательно, она на треть легче, чем одноименная мера веса у вавилонян. В остальном хеттская система весов совпадает с вавилонской, где, однако, в одной мине 60 сиклей.

 

Сравнительно-историческое языкознание позволяет установить, что с ячменем хетты были знакомы еще тогда, когда их язык был одним из наречий общеиндоевропейского праязыка, потому что хеттское название ячменя ewan происходит из общеиндоевропейского. – Прим. ред.

PPP: Это лишь сводится к вопросу, а откуда взялся сам ячмень и его название…

 

Хеттский экономический и общественный строй, с которым нас знакомит Богазёйский архив, – это довольно развитое рабовладение (о процессе превращения хеттской племенной знати в рабовладельческую, начало которого можно отнести к рубежу III и II тысячелетий до нашей эры, у нас имеются лишь косвенные данные, особенно из корреспонденции ассирийских купцов и ростовщиков, откуда явствует, что «местное население угоняют в рабство»). В этом относительно развитом рабовладельческом строе можно отметить весьма сильные элементы патриархального рабства, что само по себе вовсе неудивительно. Но мы можем отметить в нем еще одну черту, и с нею связана проблема, которую историки не только не осветили, но даже и не поставили.

Какой характер носит хеттский рабовладельческий строй? На первый взгляд он должен быть – с исторической и географической точек зрения – рабовладельческим строем «азиатского типа». Как известно, рабовладельческие формации этого типа исторически и хронологически предшествовали античному (греко-римскому) рабовладению и отличались от него по крайней мере тем, что на древнем Востоке земля всегда была собственностью государства, во главе которого стоял правитель с неограниченной властью, и тем еще, что первой предпосылкой сельского хозяйства здесь было искусственное орошение, систему которого можно было создать и поддерживать единственно на основе массового использования рабского труда. Однако эти важнейшие факторы, определяющие, по мнению Энгельса, отличие азиатского рабовладельческого строя от античного, в хеттской экономике не играли решающей, а возможно даже, и сколько-нибудь существенной роли. Поэтому хеттский рабовладельческий строй отличался и от «классического» азиатского, знакомого нам по истории Месопотамии и Египта, и от «классического» античного, с которым мы знакомы по истории Греции и Рима. От последнего прежде всего потому, что у хеттов весьма значительную роль играло общинное хозяйство свободных крестьян. Это был оригинальный, своеобразный тип экономического устройства, несомненно заслуживающий подробного изучения. И вполне закономерно, что на этом своеобразном экономическом базисе возникла своеобразная надстройка хеттских политических, правовых и других институтов, встретить которые на почве древнего Востока было для нас такой неожиданностью.

Но сколь бы ни был своеобразен экономический и общественный строй хеттов, остается фактом, что это был рабовладельческий строй и население Хеттского царства разделялось на два основных антагонистических общественных класса – рабов и рабовладельцев. Помимо двух этих классов существовал также многочисленный класс свободных производителей, состоявший частью из членов крестьянских общин, частью из самостоятельных крестьян и ремесленников. Классовую структуру хеттского общества дополняло сословие «профессиональных воинов», составлявших ядро хеттского войска.

PPP: Чувствуется влияние марксизма-ленинизма…

 

В древнейшие времена рабы рекрутировались главным образом из покоренного населения «страны Хатти», а позднее в подавляющем большинстве из военнопленных, под которыми подразумевались не только воины, захваченные на поле битвы, но и население, угнанное с завоеванных земель (в некоторых хеттских документах между этими двумя группами делается различие: «захваченные» на поле боя называются appantes, а «угнанные» с завоеванных земель обозначаются шумерским термином NAM.RA. «Захваченные» иногда принимались в хеттское войско и получали земельные наделы, как свободные хетты; обычно же они сливались с «угнанными» в единообразную массу рабов). Кроме того, в хеттском обществе были и «долговые рабы»; особенно со времен повального голода до нас доходят сведения, что «отец продавал сына за серебро». В сравнении с большим количеством рабов, которых давала война, число «купленных рабов» было, вероятно, малозначительным. В этой связи интересно отметить, что ни в одном из десятков тысяч хеттских документов не говорится о купле или продаже раба. Зато говорится о его краже – хеттский кодекс карает за кражу раба строже, чем за его убийство.

Естественный прирост рабов (потомки рабов оставались рабами) дополнялся войной – охотой на людей. «Захваченные» и «угнанные», которыми завладел царь, то есть царское войско, работали на различных царских службах, преимущественно в царских имениях. Царь также наделял рабами храмовые хозяйства, города и крестьянские общины; об этих «дарах» сохранились записи, поражающие своей бухгалтерской дотошностью. Помимо царя на войне приобретали рабов военачальники, возничие и рядовые воины; эти рабы становились затем частной собственностью.

Рабы либо были заняты в производственной сфере (в сельском хозяйстве, горнодобыче, ремеслах), либо – в меньшей мере – находились в услужении. Хотя несомненно их было много, у нас нет уверенности, что они составляли большинство трудящихся.

Древние общины свободных крестьян удержались до самой гибели Хеттского царства, и государственная власть была заинтересована в их сохранении, поскольку они поставляли главные кадры хеттского войска. К значительному числу свободных общинников следует добавить и немалое количество самостоятельных крестьян и ремесленников, так что «класс производителей» в хеттском обществе нельзя прямолинейно отождествлять с «классом рабов».

О положении рабов мы можем судить лишь косвенно – по некоторым правовым и хозяйственным документам. Хеттский кодекс, который по отношению к свободному населению был снисходительным, даже «гуманным», для рабов предусматривал не менее жестокие наказания, чем законы соседних восточных деспотий. Правда, свободный («чистый человек») платил за кражу больший штраф, чем раб, но с точки зрения разбирающихся в тонкостях права хеттских юристов, в этом проявлялось различие между «преступлением человека» и «ответственностью за нанесенный убыток», подобное нашему возмещению убытков за урон, нанесенный скотом; впрочем, и в инвентарных описях хеттских хозяйств и ремесленных мастерских рабы перечисляются вместе с домашним скотом и орудиями труда. За поджог свободный должен был вновь отстроить дом, но «коль скоро раб поджег дом, то даже если его хозяин возместит убытки, у раба отрежут уши и нос и отдадут их его хозяину». Если раб оказал сопротивление своему господину, он «шел в горшок», что означало до сих пор не уточненный вид пыток, за которыми, вероятно, следовала казнь.

PPP: Если учесть обряды захоронения останков (при кремации) в горшках, то это может означать именно казнь.

 

Хеттские памятники ничего не сообщают нам по поводу высших форм классовой борьбы рабов против рабовладельцев, например массовых отказов работать, бунтов, о которых говорят нам египетские документы XII века до нашей эры (времен Рамсеса III), и восстаний, способных выдержать сравнение с восстанием спартанских илотов или восстанием Спартака в Риме. Однако в хеттских источниках часто говорится о «бандах», «мятежниках» и тому подобном (с одним из таких упоминаний мы уже встретились в надписи царя Азитавандаса, который «жил со своим народом счастливо и в постоянном достатке»). Не идет ли тут речь о восставших рабах? Не пользуются ли здесь хеттские правители той же терминологией, что и европейские феодалы, называвшие восставших крепостных «бандитами» и «мятежниками»?

Но даже если мы не станем покидать твердой почвы исторических документов, написанных представителями хеттского правящего класса, мы найдем в них множество сообщений о непрекращающейся классовой борьбе, хотя преимущественно о ее низших формах, например об отказе повиноваться, бегстве и т. д. В некоторые периоды бегство рабов приобретало прямо массовый характер, и Хеттское государство защищало интересы рабовладельцев даже превентивными мерами – переселением подозрительных «пленных» (часто большими группами) в отдаленные области империи.

Хеттские законы признают только одну классовую дифференциацию: между свободными и несвободными. Но это не значит, что между свободными не было классовых различий…

На самой низкой ступени хеттской общественной лестницы стояли трудящиеся бедняки – ремесленники, пастухи, рыбаки и мелкие крестьяне, не являвшиеся членами общины. Но и крестьян-общинников и городских ремесленников правящий класс – знать во главе с царем – не слишком-то уважал. Мурсилис поучает своего преемника: «Общайся только с придворными! От горожан и крестьян царю нечего ожидать. Им нельзя верить, а общение с ничтожными лишь порождает опасность». Люди из этих классов нужны царю лишь в качестве воинов, а свободные хетты были хорошими воинами.

 

Благородный хетт, находившийся на содержании у царя (мы бы сказали: находившийся на государственном обеспечении), получал через определенные промежутки времени хлеб, мед, молоко, сыр и глиняный бочонок пива или пивной хлеб; фруктами и овощами он должен был обеспечить себя сам. Такой же в основном была и пища простого свободного хетта. Упомянутый выше государственный чиновник периодически получал (о подобной натуральной оплате имеется множество письменных свидетельств) овец, свиней и личный запас зерна, которое мололось у него дома. Мясо в тарелке (на самом деле – в тарелке) хетт имел нерегулярно, хотя явно не слишком редко. Рыба была во внутренних областях яством, встречавшимся лишь на столах знати. О пище рабов у нас нет сведений, но можно не сомневаться, что она была хуже и давали ее ровно столько, сколько было необходимо, чтобы раб не терял трудоспособности. Кажется, и свободные хетты не слишком переедали; до нас не дошло ни одного портрета тучного мужчины или женщины. Вино хетты по индоевропейскому обычаю пили порой сверх меры, но большей частью урожая винограда им приходилось делиться с богами; сдобное тесто они пекли почти исключительно для жертвенных даров.

 

В своем доме и в своей семье хетт был господином, как римский pater farailias. Супруга (первая и последующие; он мог иметь их сколько хотел) подчинялась ему, но не абсолютно, как это принято на Востоке. Хетт мог купить ее, то есть заплатить выкуп ее семье (даже когда она еще была в пеленках); закон признавал, однако, за родителями невесты право отказаться от предложенного ей брака, если они возвратят выкуп вдвойне. От отца невеста получала приданое; вполне законным было и похищение будущей супруги, но при этом жених терял право на приданое. Свободный хетт (то есть лично свободный) мог вступить в брак с рабыней; он имел также право развестись – в таком случае имущество делилось с разведенной женой поровну, детей получал супруг, только одного из них могла взять жена. Когда муж умирал, вдова была обеспечена: по закону ее брал в жены его брат, а если у покойного не было братьев – отец.

 

Представители тех классов хеттского общества, у которых было свободное время, посвящали его спорту: охоте (с соколами и луками), стрельбе в цель и на дальность, состязаниям на легких двуколках, скачкам (верхом ездили и женщины – на дамском седле с подставкой для ног); в Северной Сирии хеттские моряки устраивали регаты парусных судов и несколько загадочные «состязания с рыбами». Из детских игрушек были наиболее распространены фигурки детенышей разных животных, особенно козлят. Женщине подобало проводить как можно больше «свободного времени» за прядением: царицы приказывали запечатлеть себя с куделью, а знатные дамы не выпускают из рук кудельника, даже когда проверяют домашние задания своих детей, написанные на глиняных или деревянных табличках, как мы это видим на прекрасном рельефе из Мараша.

 

После смерти Лабарны на трон вступает его сын Хатту-силис I (около 1650 года до нашей эры). С унаследованным войском, привыкшим побеждать, он переваливает через гребень Тавра и спускается в Сирию, чтобы захватить Халпу (нынешний Халеб). Во время похода он заболевает, возвращается домой... и весьма кстати, ибо ему предстоит раскрыть большой заговор. В нем замешан и царский сын Хуццияс, которого Хаттусилис лишил права престолонаследования, и даже его племянник Лабарна, назначенный им наследником трона. Но у больного царя еще достаточно сил, чтобы расправиться с заговорщиками. Он созывает панкус и тулию и зачитывает завещание, являющееся не только важным историческим документом, но одновременно и древнейшим индоевропейским памятником, который можно назвать литературным. Завещание это сохранилось в древнехеттском оригинале и вавилонском переводе…

 

Хаттусилис назначил нового наследника трона – своего внука Мурсилиса I, ставшего продолжателем его завоеваний. После 1610 года до нашей эры тот двинулся по следам Хаттусилиса на юг, взял Халпу и захватил Северную Сирию. Потом повернул в Северную Месопотамию, скрестил оружие с хурритами, победил их и... превратил в своих союзников. Заключая этот альянс, он имел в виду фантастический план: овладеть Вавилоном, богатейшим городом тогдашнего мира. Мурсилис явно был хорошо информирован о внутриполитических смутах, не прекращавшихся там после смерти Хаммурапи, и о трудном положении, в котором оказались вавилонские правители в результате новой волны восстаний в покоренных областях.

Итак, он двинулся в тысячекилометровый поход по течению Евфрата и остановился под стенами Вавилона. Укрепления города были неприступны, и Мурсилис это знал. Но не было ли за ними «пятой колонны» (…)? С ее помощью Мурсилис вступил в Вавилон через открытые ворота, подавил небольшие силы, оказавшие ему сопротивление внутри города, и сверг с трона царя Самсудита-ну, а с ним и знаменитую династию Хаммурапи. Дата этих событий – одна из древнейших точно установленных дат мировой истории: 1594 год до нашей эры.

Правда, Мурсилис не был настолько фантазером, чтобы мечтать о присоединении Вавилонии к Хаттусасу (как спустя 1260 лет мечтал присоединить ее к Македонии Александр), и, наоборот, он был столь прозорливым политиком, что не оставил в таком отдаленном городе даже оккупационного гарнизона. Он довольствовался тем, что предал Вавилон разграблению и вернулся с огромной добычей. Вскоре после этого он расстался с миром сим, как большинство великих завоевателей: был убит в результате дворцового заговора. Имена его убийц известны: это его зятья Хантилис и Цидантас.

Кто обнажает кинжал, от кинжала и погибает: Хантилиса, завладевшего (около 1593 года до нашей ары) хеттским троном, убил Цидантас, уже имевший в таких делах практику, а Цидантаса в свою очередь убил его сын Аммунас (около 1545 года до нашей эры), которого затем приказал убить Хуццияс, «малый царь» из города Хакмес. Мы не знаем, как при таком порядке престолонаследия попал на трон Телепинус, но знаем, что он с этим «порядком» покончил и издал закон о наследовании, согласно которому право на трон имели прямые потомки царя, то есть не царский род, а царская семья: наследником царя отныне являлся его старший сын от первой (то есть первой по порядку, полноправной) жены; если у нее не было сыновей, царем становился царский сын от «второй жены по порядку»; если вообще не было мужского потомства, трон переходил к мужу первой царской дочери. «С этой минуты никто да не причинит зла члену царской семьи и не ударит его кинжалом».

Телепинус (приблизительно 1520–1490 годы до нашей эры) – великий реформатор на хеттском троне. Кроме закона о наследовании он упорядочил и «кодифицировал в конституционных установлениях» деятельность панкуса и тулии, а также провел реформу существовавшего до него хеттского права. Очевидно, он обладал достаточным авторитетом и властью, чтобы утвердить эти реформы не только формально, в «собрании» и «совете», но и фактически. Он покончил с периодом смут, когда «кровопролития в Хаттусасе все увеличивались» (как сам он деловито констатирует в преамбуле к своему закону о наследовании), и создал предпосылки для защиты... самого существования Хеттского царства.

Между тем на восточных границах сильно возросла мощь хурритов, видевших в Хеттском царстве легкую добычу и подходивших к нему даже в обход с юга. За этими агрессорами надвигались еще более грозные тени ассирийских и египетских армий. А внутри империи «малые цари», пока продолжалась борьба за трон, привыкли к чересчур большой самостоятельности. Положение наследников Телепинуса, право же, не было завидным.

Мы знаем о них очень мало. Аллувамну, преемника Телепинуса, до недавнего времени историки называли последним правителем хеттского «Старого царства», за которым следовало примерно «200 лет внеисторического существования», вплоть до Хаттусилиса II, считавшегося основателем «Нового царства».

После французских раскопок в Мари на Среднем Евфрате оказалось, однако, что это «внеисторическое существование» возникло лишь в результате ошибочной датировки царствования династии Хаммурапи, вследствие чего и хронология ранней хеттской истории была сдвинута примерно на два столетия назад. Как теперь достоверно известно, Хаммурапи правил не в 2003–1961, а в 1791–1749 годах до нашей эры. Поэтому отпадают и доводы в пользу выделения в хеттской истории периодов «Старого» и «Нового» царств, тем более что социально-экономический характер Хеттского государства за все это время в основе своей остался неизменным.

 

Эти утверждения автора неверны как в хронологической части (так как между Телепинусом, правившим в XVI в. до н. э., и Суппилулиумасом, царствовавшим около 1385-1345 гг. до н. э., имеется промежуток более чем в полтораста лет), так и в части социально-исторической: древнехеттское царство, в котором еще сохранялись полномочия панкуса, в ряде отношений отличалось от Нового царства, похожего на восточные деспотии. - Прим. ред.

 

После Аллувамны на хеттском троне сменилось несколько правителей, которых мы знаем лишь по имени; около 1460 года до нашей эры власть захватил Тудхалияс II, основавший новую династию. Он воевал в Сирии и Месопотамии и, кажется, успешно. Его сын Хаттусилис II потерял Кшщуватну, что было несомненным признаком упадка хеттского могущества. При Тудхалиясе III (примерно 1400-1385 годы до нашей эры) с северо-востока на Хеттское царство напали каскейцы с многочисленными союзниками, а с юга – царь Арцавы (с его перепиской мы встретились в первой главе), который расширил границы своих владений до города Туванува (Тиана). Во время этих войн был взят и уничтожен Хаттусас.

Но из пепла сожженного Хаттусаса восстал как феникс новый царь Суппилулиумас I, младший сын Тудхалияса III. Когда около 1385 года до нашей эры он сверг своего брата Арнувандаса II, на хеттский трон вместо слабовольного властителя вступил настоящий великий царь, соединявший в себе талант полководца с дальновидностью государственного деятеля и изворотливостью дипломата. Очевидно, он возглавил стихийное вооруженное сопротивление чужеземным завоевателям, которые сжигали хеттские города и деревни и угоняли свободных хеттов в рабство. Со вновь созданной армией он направился прямо в сердце царства Митанни; в ожесточенном сражении разбил войска митаннийского царя Тушратты и на трон посадил его сына Маттивазу, женив его на своей дочери и превратив в вассала. Подобным же образом он завладел и государством Хайяса (на северо-восточных границах) и его царю тоже дал в жены свою дочь. Так за 3100 лет до Наполеона он сажает своих братьев, зятьев и сыновей на троны, находящиеся в большем или меньшем отдалении от Хаттусаса, и, ловко сочетая силу оружия, свадьбы, угрозы и дары, создает империю, границы которой на юге проходили за Алеппо, а на востоке – у Каркемиша империю, окруженную кордоном царств-саттелитов…

 

На египетско-хеттской границе в Сирии происходили частые столкновения уже при фараоне Сети I (1308–1298 годы до нашей эры) и хеттском царе Мурсилисе II (1334–1306). Повод? Столкновение «интересов». Однако в решительную схватку вступили их сыновья – Рамсес II и Муваталлис. Известно, что кончилась она вничью.

Агрессором в данном случае был Рамсес II. «Чтобы положить конец хеттским захватам», он организовал самую могущественную армию, какую когда-либо создавал Египет (она состояла из четырех колонн, названных именами главных египетских богов – Амона, Ра, Птаха и Сета, и насчитывала 20 тысяч воинов), и после длительных приготовлений, в ходе которых в Финикии были созданы опорные морские базы и пункты снабжения, двинулся весной 1296 года до нашей эры против хеттов. Цель – крупнейшая хеттская крепость в Сирии Кадеш!

Муваталлис также не терял времени даром. Он основал военный союз царей и князей из Арцавы, Нагарины, Каркемиша, Халпы и Кадета, нанял солдат, пополнил собственную армию, и в распоряжении у него тоже оказалось 20 тысяч человек. Ядро этой армии составляли хеттские боевые колесницы – самый грозный род войск этого тысячелетия. По сравнению с египетскими они имели главным образом то преимущество, что на каждой колеснице был экипаж из трех человек: возница, лучник и щитоносец. У египтян экипаж колесницы состоял только из двух человек – лучник должен был защищаться сам. При этом хеттские колесницы были легче, подвижнее, а их возницы привыкли сражаться в составе крупных боевых соединений. Напротив, своей пехоте Муваталлис не слишком доверял: она была наскоро сформирована преимущественно из союзнических отрядов и недостаточно обучена.

Четыре армии Рамсеса двигались одна за другой по долине Оронта, и, когда в день исторической битвы они приближались к Кадету, впереди была колонна Амона (ее вел сам Рамсес); на расстоянии двух километров за нею шла колонна Ра, в семи километрах позади нее продвигалась колонна Птаха, а еще на расстоянии около десяти километров сверкали на солнце знамена бога Сета.

Не доходя до Кадеша, египетский авангард захватил несколько хеттских воинов, которые заявили, что они дезертиры, и проговорились, что хеттские войска в страхе перед могущественным неприятелем отступили далеко на север. Рамсес приказал разбить лагерь и созвал военный совет. Когда быки и кони были уже выпряжены, а воины готовились к отдыху, египетские военачальники обнаружили следы военного лагеря. Оказывается, они обосновались на том самом месте, которое совсем недавно оставили хетты. Дезертиры были подвергнуты новому допросу (мы до сих пор можем видеть на стенах Рамессеума, как их при этом били палками) и признались, что первоначальные их показания были лишь воинской хитростью. Рамсес тотчас послал гонцов к армии бога Ра, но они опоздали. Муваталлис обошел тем временем армию Амона, обрушился со своими боевыми колесницами на ничего не подозревавшую и не готовую к бою колонну Ра и одним страшным ударом полностью ее уничтожил.

Лишь несколько воинов спаслись от конских копыт и бежали вперед, к армии Амона. Но хеттские колесницы догнали их, перебили и вихрем ворвались с тыла в неукрепленный лагерь Амона. Если египетские источники говорят, что «воины бегали, как овцы», они явно говорят правду; хетты и убивали их, как овец. Только фараон оказал сопротивление врагу – по крайней мере по словам придворного историка и автора панегирика, в котором Рамсес Великий затмевает все подвиги древнего Гильгамеша и еще не родившегося Геракла.

Рамсес был всеми покинут и остался совершенно один. «Преступление моих солдат и воинов на колесницах, которые бросили меня, столь велико, что этого нельзя даже выразить словами. Но видите: Амон даровал мне победу, хотя не было рядом со мной сода и воинов на колесницах. Эта далекая страна лицезрела мою победу и мою силу, когда я был один, и никто из великих не последовал моему примеру, и ни единого возницы не было у меня под рукой». При этом «ничтожный царь страны Хатти» обратил против него отборные отряды своих воинов: «Было их всех вместе тысяча боевых колесниц, и все целились прямо в огонь» (то есть в голову Рамсеса, украшенную диадемой с изображением священного змея, извергающего из пасти пламя). «Но я ринулся на них! Я был как Монт и в мгновение ока дал почувствовать им силу своей руки. Я повергал и убивал их, где бы они ни были, и один кричал другому: «То не человек среди нас, то непобедимый Сет, в его членах – Ваал. То, что он делает, свыше сил человеческих!». Еще никто и никогда не одолевал сотен тысяч неприятелей сам, без пеших воинов и бойцов на колесницах!»

Гиперболизация, правда, входит в прямые обязанности придворного историка, но факт остается фактом: Рамсес (со своей личной стражей) пробился через ряды хеттов и направился к морю. Он потерял две армии, проиграл сражение – но сохранил свою жизнь.

То, что последовало далее, Рамсес объясняет единственно прямым вмешательством своего бога – и мы также не можем назвать это иначе, как deus ex machina. Рамсес столь стремительно спасался бегством, что не сумел вовремя свернуть и избежать встречи с большим отрядом пехоты, двигавшимся сомкнутыми рядами со стороны побережья. Он уже натянул тетиву своего царского лука, когда увидел, что войско это – египетское! То был гарнизон одного из египетских опорных пунктов на побережье, понятия не имевший о проигранной битве!

Рамсес принял над ним командование и на этот раз сам застал хеттов врасплох. Хеттские возницы к этому времени соскочили со своих колесниц и, как подобает победителям, собирали и делили добычу; им и мысли не приходило, что наголову разбитые египтяне могут так быстро оправиться от поражения. И на берегах Оронта завязалась новая битва, опять запахло кровью, и вновь послышался хрип умирающих. Между тем подоспела колонна Птаха. Муваталлис послал против нее 1000 боевых колесниц со свежими воинами, но, сосредоточенные на ограниченном пространстве, они утратили маневренность. Меньше было бы лучше. Египетские отряды понесли страшные потери, однако сдержали напор. Пехоту Муваталлис уже не ввел в битву (вероятно, он берег ее для защиты укреплений Кадета) и вечером действительно отошел за его стены. Рамсес воспользовался темнотой и... отступил.

Хотя битва эта никому не принесла победы, результат ее означал, что наступление египтян хетты отразили. Кто в таком случае победитель – нападающий или обороняющийся?

После битвы у Кадета Рамсес II отказался от своих планов сломить хеттское могущество, весьма охотно заключил с преемником Муваталлиса – Хаттусилисом III «договор о вечном мире и дружбе» и женился на его дочери.

Скрепленный таким способом договор обе стороны в самом деле выполняли...

«И были отряды хеттов, лучники и всадники страны Хатти смешаны с отрядами египетскими. Ели и пили рядом и не косились зло друг на друга. Мир и дружба была между ними, такую встретишь лишь меж египтянами».

 

На рубеже XIV и XIII веков опять опасно возросла мощь Ассирии, и равновесие сил, всегда воздействующее как фактор мира, было серьезно нарушено. Ассирийский царь Ададнирари I разгромил государство Митанни, с которым хетты поддерживали дружеские отношения, овладел Вавилоном и впервые со времен падения династии Хаммурапи объединил под одним скипетром всю Месопотамию. Теперь он был достаточно сильным, чтобы с надеждой на успех напасть на хеттов, а мечтал об этом он уже давно. Но договор о взаимопомощи, заключенный Хаттусилисом и Рамсесом, отбил у него всякую охоту к этому.

Опираясь на союз с Египтом, хеттские цари чувствовали себя в безопасности. Пожалуй, даже в слишком большой безопасности. Преемник Хаттусилиса – Тудхалияс IV (приблизительно 1260–1230 годы до нашей эры) даже демонстративно запретил своим вассалам торговать с Ассирией и предоставил военную помощь мятежникам против ассирийского владычества в Митанни и Вавилоне (к тому же еще на довольно жестких для повстанцев условиях). Но ассирийский царь Тукульти-Нинурта I, один из самых кровавых правителей этого самого кровавого государства древности, сравнял Вавилон с землей, уничтожил митаннийских мятежников и ликвидировал армию хеттских интервентов. 28 тысячами пленных хеттов похваляется он в одной из своих надписей. И хотя по обычаю восточных владык он преувеличивает, не подлежит сомнению, что для хеттского царя это был чувствительный удар. Тот был, однако, достаточно могущественным, чтобы такой удар выдержать.

Сын Тудхалияса – Арнувандас IV (приблизительно 1230–1200 годы до нашей эры) встретился с новыми противниками – на этот раз совершенно неожиданно на западе. Назывались они «аххиява». Были ли это и в самом деле первые ахейцы, то есть греки, на малоазиатской территории? И более того – те самые «ахейцы с красивыми голенями», что девять лет тщетно осаждали Трою и добывали себе провиант походами в соседние земли? Не исключено, но с уверенностью этого утверждать нельзя, хотя греческое проникновение в Малую Азию, поэтическим выражением которого явилась «Илиада» Гомера, начинается как раз в это время. Заодно с этими «ахейцами» выступил и царь Мад-дуватас, до тех пор один из самых верных вассалов великого хеттского царя. Арнувандас оставил нам об этом подробное сообщение на большой клинописной табличке, озаглавленной «Преступления Маддуватаса».

 

Войны на востоке и на западе значительно ослабляли Хеттскую империю, и царь ее все чаще обращается к египетской помощи (в том числе и финансовой). По косвенным упоминаниям в найденных письменных документах мы можем заключить, что, кроме того, империю ослабляли и внутренние мятежи «предводителей банд», то есть, вероятно, рабов. Несмотря на это, никто не подозревал, что, когда около 1200 года до нашей эры на хеттский трон вступил сын Арнувандаса – Суппилулиумас II, в его лице на престол взошел последний хеттский великий царь.

Трудно найти иное сравнение: подобно тому как молния, ударившая с ясного неба в столетний дуб, сжигает его дотла, так неожиданно и навечно была уничтожена Хеттская империя. С запада надвинулась высокая волна диких племен, которых мы называем «народами моря» (потому что так называли их египтяне – их этнический состав достоверно нам неизвестен), перевалила через Босфор и хлынула на восток и на юг. На юге более слабый ее напор был остановлен плотиной, возведенной Рамсесом III, и волну нашествия впитали пески Сирии, Финикии и Палестины. Зато на востоке она всей своей страшной силой обрушилась на Хеттское царство и смела его с лица земли вместе с друзьями и недругами.

Около 1190 года до нашей эры первый горящий факел упал на крыши Хаттусаса – и после тщетного сопротивления, о котором 29-й хеттский великий царь уже не имел времени оставить нам запись, империя, всего за 50 лет до этого достигшая вершины своего могущества, навсегда исчезла в пропасти истории.

 

Когда волны этого потопа спали, оказалось, что главными наследниками Хеттского царства на западе стали фригийцы (индоевропейцы), на юге – филистимляне, а на северо-востоке – фракийцы и мушки. Но вновь вынырнули на поверхность и мелкие хеттские государства, скрытые в глубоких долинах Тавра и затерявшиеся в далеких пограничных областях. Волна «народов моря» обошла эти государства или не достигла их.

Наиболее значительными центрами этих «государств-наследников», которые уже никогда не сумели объединиться под властью какого-либо хеттского правителя, были Хама и Алеппо в Северной Сирии, Мараш на Таврском нагорье и Каркемиш на Евфрате.

В Хаттусас хетты больше не вернулись, много позднее он стал центром одной из провинций Фригии. Той Фригии, главным городом которой был Гордион и которой правил царь Мидас («с ослиными ушами»: знаком его царского достоинства была не корона – она возникла много позднее из лаврового венца римских императоров, – а шапочка из кожи, стянутой с ослиной головы вместе с ушами; доказательства этого археологи нашли менее десяти лет назад... вместе с изображением легендарного «гордиева узла», прикрепленного к боевой колеснице Мидаса).

Эти мелкие хеттские государства продержались еще полтысячелетия. Большей частью они существовали благодаря вассальной зависимости от соседних и более дальних держав. Их правители оставили довольно много надписей (почти исключительно иероглифических), которые, однако, в большинстве своем еще не прочитаны и не опубликованы…

 

Последние царства и княжества «иероглифических» хеттов были лишены самостоятельности ассирийцами, которые большую часть их населения угнали в рабство, а всех остальных уничтожили. Ададнирари III, Ашшурнари V и Тиг-латпаласар III бахвалятся легкими победами над потомками некогда могущественных царей, и анналы их становятся похоронной книгой хеттов.

«Конец их политического существования, – устанавливает Бедржих Грозный на основе ассирийских источников, – может быть отнесен ко времени взятия Каркемиша, последней хеттской крепости, ассирийским царем Шаррукином (Саргоном II) в 717 году до нашей эры. В течение дальнейших столетий и последние «иероглифические» хетты принимают речь семито-арамейцев, проникающих в эти земли во второй половине II тысячелетия до нашей эры. Вскоре имя хеттов полностью и окончательно исчезает из мировой истории».

 

Первыми памятниками хеттской культуры, с которыми столкнулись те, кому принадлежит честь открытия государства хеттов, были статуи хеттских богов. Стройные ряды людей в высоких островерхих шапках, обнаруженные Тек-сье на стене скального храма в Язылыкая, были богами; человек в позе боксера, стороживший богазкёйские ворота, был богом; колоссальная статуя человека, сидящего на постаменте из двух львов, выкопанная в Каркемише, была статуей бога; женщина с зеркалом, найденная Хуманном в Зинджирли, – богиня; два воина, которые пытаются убить огромного змея на рельефе в Малатии, – тоже боги. Почти половина хеттских скульптур и рельефов, особенно периода великого царства, изображает богов и богинь – и то далеко не всех…

Хеттский пантеон, состав которого нам известен всего лишь примерно на 10 процентов, представляет собой пеструю смесь различных ассиро-вавилоно-шумерских, лувийских, хурритских и прежде всего хаттийских элементов; все это нужно присоединить к богам и культам, которые хетты принесли из своей прародины.

 

Одно из главных хеттских божеств (самого главного у них не было) – бог Грозы из города Хаттусас, от имени которого нам известно лишь окончание: -унас; его супруга была богиней Солнца, но имени ее мы вообще не знаем, ибо оно везде написано лишь идеографически; их сыновья – боги Грозы из городов Нерика и Циппаланда и бог плодородия Телепинус. Грозой ведали также бог Тесуб и его жена Хепа.

«Кстати, имя нашей праматери Евы, – замечает Грозный, – по-древнееврейски Хаввы, возникло, видимо, от имени этой хурритской богини Хепы, которое повторяется и в имени иерусалимского князя амарнской эпохи Абди-Хепа. Не случайно Ева, совратительница Адама, получила имя этой хурритской, несемитской богини».

Бог мужской силы – Инар (по-гречески «мужчина» – апёг), бог огня – Агнис (по-латыни «огонь» – ignis), бог ворот – Апулуна (прямой предшественник греческого Аполлона, который у Гомера был, кстати, защитником малоазиатских троянцев от европейских греков), богиня охоты – Рутас (изображавшаяся с оленем, как греческая Артемида, в которую она перевоплотилась).

Один из богов хеттского, индоевропейского происхождения – Яяс, «Путник», по мнению Грозного, высказанному, правда, с известными оговорками, превратился в древнеизраильского бога Ягве – христианского Господа.

Кроме того, у хеттов было несколько «бесспорно существовавших» богов моря, неба, облаков, гор, колодцев, ветров, хлебов, урожая вообще, и апостол Павел назвал бы их, так же как афинян, набожными, поскольку они почитали и неизвестного бога, и даже не одного. Многие из этих богов похожи на гермафродитов, как христианские ангелы (их точно так же и изображали: в длинных облачениях и с крыльями).

Из животных кроме льва большим уважением пользовался бык, святынями которого переполнено «Бычье нагорье», – оно и до сих пор называется в честь этого животного – Тавр (Taurus).

Помимо добрых богов хетты имели и злых, и, видимо, именно этим злым богам, которые могли им больше всего навредить, приносили – вполне логично – многочисленные жертвенные дары, дабы их, так сказать, «подкупить».

 

Ни одного из своих богов хетты – в отличие, например, от христиан – не считали всеведущим; о мудрости некоторых из них они были даже весьма невысокого мнения (эта божественная простоватость была чревата еще более роковыми последствиями, поскольку и такой бог в рамках своей компетенции оставался почти всемогущим). Если хетт хотел чего-нибудь от своего бога, он должен был ему сказать об этом, причем по возможности красиво и убедительно, что не мешало, впрочем, иному молящемуся выложить все напрямик, торговаться и даже осыпать бога упреками, которые у христиан относятся к числу смертных грехов. Это критическое отношение хеттов к богам породило молитвы, часто изумляющие нас содержанием и почти всегда формой, – подлинные образцы ораторского искусства и высокой поэзии. Особенно это относится к молитвам царей, которые одновременно – или даже в первую очередь – были и первосвященниками Хеттской империи.

 

«Хеттский бог Грозы, господин мой, и вы, боги, господа мои, это так: совершаются грехи!

И отец мой грешил и преступал повеления хеттского бога Грозы, господина моего. Я же ни в чем не грешен.

Это так: грех переходит с отца на сына. И на меня перешел грех отца.

И теперь хеттскому богу Грозы, господину моему, и богам, господам моим, я признаюсь: это так, совершались грехи.

А поелику я признал грех отца своего, да смилостивятся вновь хеттский бог Грозы, господин мой, и боги, господа мои!

Будьте благосклонны ко мне и прогоните чуму из страны Хатти!

Вы, боги, желающие отметить за смерть Тудхалияса: те, что убили Тудхалияса, уже понесли наказание за свое кровавое преступление. Страну же Хатти это кровавое преступление повергло в бедствие, так что и страна Хатти была наказана. Поскольку месть теперь обращена против меня, хочу и я со всей своей семьей принести покаянное жертвоприношение. И тем хочу вновь умилостивить богов, господ моих.

Будьте ко мне снова милостивы, о боги, господа мои!

Хочу вновь быть допущенным пред лицо ваше!

И поелику к вам обращаю свою молитву, выслушайте меня. Потому что не учинил Я зла никакого, а из тех, кто провинился тогда и содеял зло, ужо никого не осталось, все мертвы, и поелику дело отца моего перешло на меня, взгляните, о боги, господа мои, хочу принести вам дары за страну Хатти в знак примирения.

Прогоните печаль из сердца, избавьте душу мою от страха!»

 

Сила экспрессии и красочность образов подобных царских документов – даже если их писали не сами цари, а царские канцелярии – предполагают существование богатой поэтической среды. Ее границы и высочайшие достижения нам, однако, неизвестны.

 

До нас дошло также несколько отрывков переводной литературы, вышедшей из-под резца хеттских поэтов, в первую очередь таблички с фрагментами из шумеро-вавилоно-ассирийского эпоса о Гильгамеше; по своей точности и отшлифованности эти переводы отвечают современным критериям. Из многих мифов, оригинальных и переработанных, более всего заслуживают упоминания два: миф о сражении бога Грозы с демоном-змеем Иллуянком (с иллюстрациями к нему мы сталкиваемся на многих рельефах) и миф о боге растительности Телепинусе (напоминающий шумеро-вавилонские мифы, а также мотив, встречающийся в разных вариантах вплоть до новейших времен); зимой этот бог покидает землю, и на ней гибнет вся жизнь и наступают голод и нужда. Бог Грозы отправляется на его поиски, проносится по горам и долам, но тщетно. Потом ищет его орел – тоже безуспешно. Наконец заснувшего Телепинуса находит пчелка, будит и зовет назад. С возвращением бога наступает весна, жизнь природы и людей обновляется.

 

Хетты наполняют поэтическими образами и выражениями и произведения писарского искусства (мы не можем сказать в данном случае – «литературы»), как правило, бывающие отменно скучными и сухими: служебные формуляры, заключительные клаузулы договоров, судебные протоколы, предписания для проведения религиозных церемонии. Особенно сочны в них проклятия и заклинания от злых демонов... То же относится и к заклинаниям от домашних свар, из которых явствует, что супруга хетта не была совсем уж бесправной и безропотной.

 

Необходимо упомянуть еще об одном литературном жанре, которого до хеттов не существовало и который после них вновь появился еще очень не скоро. Это короткие рассказы, получившие у историков культуры название «записей недосмотров и глупостей». Возникли они, вероятно, из служебных актов, а по форме своей это лаконичные портретные зарисовки (или скорее даже – зеркальные изображения) неспособных и нечестных чиновников, которые плохо служат царю, судей-бюрократов, затягивающих решение дел на десятилетия и теряющих судебные протоколы, и так далее. Прямо просится на страницы газеты в качестве фельетона история о полководце, совершающем ошибку за ошибкой, но более обеспокоенном составлением победных реляций своему монарху, чем заботой о реальной победе. Для хеттов это скорее всего было не просто «юмористическое чтение»; весьма возможно, что они относили эти миниатюры к тематическому разряду «назидательной литературы», так как каждый случай нечестности, вероломства и тому подобное заканчивается смертью виновного. Так или иначе: это первый литературный жанр, который борется против бездарности, нечестности и ограниченности с помощью критики.

 

В отличие от поэзии и беллетристики до нас дошло относительно много памятников хеттской научной и специальной литературы…

К научной литературе хетты относили сочинения, многие из которых мы к ней решительно не причислили бы. Речь идет прежде всего о колдовских, пророческих, астрологических и тому подобных трактатах, а также о значительной части медицинской и астрономической литературы, где рациональное ядро обволакивал непроницаемый слой магии. Все эти труды хетты позаимствовали у вавилонян и ассирийцев и довольствовались переводом; впрочем, далее не разрабатывая и не совершенствуя их, хетты не нанесли культуре никакого урона.

От вавилонян восприняли они, вероятно, и богатую математическую литературу и здесь также не продвинулись вперед. По правде говоря, в математике это было бы трудной задачей: что могли добавить они к знаниям своих учителей, которые за 15 веков до Пифагора, Архимеда и Евклида нашли, например, формулы для вычисления площади треугольника, прямоугольника, трапецоида и круга, объема куба, параллелепипеда, призматических тел с сечением, обыкновенной и усеченной пирамиды, конуса и т. д.; которые во II тысячелетии до нашей эры умели возводить в степень и оставили таблички с квадратными и кубическими корнями? Когда хетты освоили эти знания, в чем у нас нет основания сомневаться, они и так не уступали в своих математических успехах европейским математикам до Декарта и Лейбница.

 

Однако не будем продолжать перечисление того, в чем хетты не способствовали прогрессу научных и специальных знаний; важнее указать, в чем они этому прогрессу способствовали. И остановимся мы лишь на самом главном, если судить по литературным памятникам.

Прежде всего это было право. О хеттском кодексе XV— XIV столетий до нашей эры, который впервые издал и перевел (на французский язык) Бедржих Грозный, мы уже говорили. То, что осталось от него на двух клинописных табличках, не отличается, правда, такой систематичностью и разработанностью, к какой мы привыкли у мастеров и учителей юристов – римлян; но строгое различение между виновностью и невиновностью, между преступлением преднамеренным и непреднамеренным, между ответственностью за содеянное и ответственностью за пренебрежение своими обязанностями – все это принадлежит к числу таких достижений правового мышления, существование которых за 2000 лет до «Кодекса Юстиниана» (а ему уже тоже исполнилось 1500 лет) явилось для современной юридической науки удивительным открытием; ведь с чем-нибудь подобным ей не часто приходилось встречаться. Это относится и к институту условных наказаний, возмещению убытков (по желанию пострадавшего), учету объективных и субъективных обстоятельств преступления (например, женщина, которая была изнасилована в доме, где могла взывать о помощи, карается смертью; если же она была изнасилована в горах, то вина с нее снимается; впрочем, насильник карается смертью в обоих случаях) и т. д. Особенно же это касается умеренности, «гуманности» мер наказания в реформированном кодексе.

Когда исследователи пришли в себя от удивления, вызванного формой и содержанием этого кодекса, они начали досконально его изучать. С первого взгляда всем было ясно, что это был не первый хеттский свод законов. Что же служило образцом для него? Из чего он возник? Какие установления были изменены, какие остались в первоначальном виде? Ответ на эти вопросы принесли лишь 1962–1964 годы.

Чехословацким, немецким и итальянским хеттологам удалось установить на основе исторической грамматики хеттского языка, что в отдельных частях кодекса встречаются выражения и обороты, соответствующие выражениям и оборотам из более древних хеттских документов, причем документов, достоверно датированных. По мнению В. Соучека, в нем можно обнаружить установления, относящиеся еще ко времени Хаттусилиса I, то есть ко второй половине XVII века до нашей эры. А это значит, что древнейшая из ныне известных версий хеттских законов всего на каких-нибудь 100 лет моложе прославленных вавилонских законов Хаммурапи! Но что самое интересное – уже эти древнейшие хеттские законы носят на себе следы реформы! Результаты дальнейшего изучения богазкёйских табличек показали, что этот кодекс постоянно вновь редактировался и дополнялся, вследствие чего хеттское право никогда не было застывшим, а гибко приспосабливалось к новым экономическим и общественным условиям в полном соответствии с требованиями современной юридической науки.

PPP: Запросто может быть, что у этих двух кодексов общие истоки.

 

Реформы хеттского кодекса, последнюю из которых в конце XIII века до нашей эры мы можем приписать царю Арнувандасу IV, дали повод для записей и заметок, представлявших собой начатки литературы, состоящей из сочинений со стереотипными названиями «Комментарии к закону о...» и столь же полезной для правоведов, сколь скучной для остальных смертных. Первые глоссы или замечания принадлежат уже самому реформатору: в них выражается согласие или несогласие, порой даже возмущенное, с отдельными мерами наказания и деликтами. Потом глоссарий продолжают судьи, записывая приговоры, приобретающие то же значение, что и решения наших высших судебных инстанций.

Об этой обширной литературе, которая уже у хеттов становится подсобным правовым источником, мы осведомлены как из первых рук, так и по преамбулам к различным договорам, где договаривающиеся стороны ссылаются на законоустановления и прецеденты. Хеттские суды выносят приговоры на основе фактов, занесенных в протокол и подтвержденных клятвенно заверенными свидетельскими показаниями. Хеттский судья – это не мудрый кади из восточных сказок, принимающий решение по счастливому наитию: нет, это судья-бюрократ, вершащий правосудие на основании законов, прецедентных приговоров и протоколов. Всегда ли он принимает правильные решения (а «ему не дозволено делать доброе худшим и злое лучшим», как читаем мы в царской инструкции для судей вновь занятых областей) – мы не знаем; однако нам известно, что хеттские суды несколько неповоротливы, «бюрократичны» и что канцелярии их за время тяжбы изводят немало глины. Впрочем, тут они не являются исключением и делят первенство в этой (до сих пор полностью не изжитой) традиции с египтянами.

 

Из исторических сочинений особо важное значение имеют «Анналы Мурсилиса». «Именно Мурсилис создал стиль анналов, который едва ли был когда-нибудь превзойден», – говорит М. Римшнайдер и не преувеличивает. «События строго распределены по годам, а изложение их строится по определенной схеме, так что явственно выступает все необычное и важное. Однако изложение это столь лаконично и незанимательно, что суть некоторых кратко охарактеризованных событий весьма трудно понять».

Хотя хеттские царские анналы не удовлетворяют требованиям, которые мы предъявляем к развлекательному чтению, зато они в значительной степени удовлетворяют требованиям, предъявляемым нами к историческим источникам, а это гораздо важнее. В целом события изображаются в них объективно. Хеттские цари (и их историки) не скрывают неудач; ведь за победу или поражение несут ответственность не столько они сами, сколько в первую очередь боги. Если бог не внял царской просьбе или не был достаточно могущественным и хитроумным, чтобы снискать царю победу, чего ради умалчивать об этом? Хеттские цари рассуждают так же, как герои Гомера под стенами Трои, и этой логике мы обязаны тем, что на их анналы с фактографической точки зрения можно положиться.

 

Стиль хеттских историков бесстрастный и деловитый, что, однако, не помешает нам прочесть ради любопытства хотя бы небольшой отрывок из «Анналов Мурсилиса»:

«На следующий год» (приблизительно в 1320 году до нашей эры) «отправился я в Горную страну Асарпая. Эта Горная страна Асарпая заняла город Касков, так что отрезала пути в край Пала, и с этим городом Касков я воевал. И богиня солнца из Аринны, моя госпожа, гордый бог Грозы, мой господин, Меццулас и все боги стояли при мне. Город Касков, который заняла Горная страна Асарпая, я одолел и разгромил. Потом опустошил я Горную страну Асарпая. Потом повернул в сторону дома. И когда достиг я (края) Самух, обосновался в Циуле.

И пока мой отец был в крае Митанни, араваннский враг наш непрестанно нападал на край Киссия и весьма его угнетал. И я, Солнце, двинулся в край Араванна и напал на край Араванна. Тут стояли при мне богиня солнца из Аринны, моя госпожа, гордый бог Грозы, мой господин, Меццулас и все боги. И разгромил я весь край Араванна. А пленников из края Араванна я привел в царский дворец 3500. Сколько же военачальники, пехота и возницы из Хаттусаса привели домой пленников, свиней и овец – нельзя было и сосчитать. А когда завоевал я край Араванна, то возвратился домой в Хаттусас. И сделал я это за один год».

 

Помимо юридических и исторических сочинений наибольшее значение из оригинального творчества хеттов имеют их лингвистические труды и пособия. В развалинах Хаттусаса обнаружено множество фрагментов трехъязычных шумеро-вавилоно-хеттских словарей, служивших одновременно учебниками клинописи, а также шумерского (к тому времени уже мертвого) и вавилонского языков. «Если мы вспомним, что хеттские ученые должны были заниматься сверх того хаттийским, лувийским, иероглифическим хеттским, хурритским и другими языками, то можно с уважением сказать о них, что они были настоящими полиглотами...» – говорит Бедржих Грозный. И представьте себе, какой это триумф науки, когда к последним своим словам он добавляет: «...несмотря на разные ошибки и неточности, которые они допускали, например, в вавилонском языке».

 

Но даже в самом кратком обзоре хеттской научной и специальной литературы нельзя обойтись без упоминания о четырех больших глиняных табличках, написанных клинописью на хеттском языке с примесью встречающихся то здесь, то там нехеттских выражений. В 20-е годы их обнаружили в Стамбульском музее, а в 1930 году Бедржих Грозный впервые перевел их полностью (небольшие отрывки были переведены уже до того при «зондировании» с целью выяснить, что это за памятник). Речь идет о специальном руководстве по выучке лошадей – первом сочинении этого рода в мировой литературе.

Написал его – еще одно из известных нам имен хеттских авторов – главный конюший хеттского царя Киккули. По происхождению он был не хеттом, а митаннийцем. Хеттский царь пригласил его в качестве эксперта, чтобы он ввел в его царстве наиболее прогрессивные современные методы выучки лошадей. И хотя выражение «современные» двузначно, в данном случае это не помеха: принципы Кик-кули в основном совпадают с принципами нынешней так называемой «английской школы».

«В результате полного перевода оказалось», пишет Бедржих Грозный (после возвращения «из летней поездки в Стамбул, целиком посвященной дешифровке этих табличек»), что мы имеем дело «с учебником, состоящим из трех частей: 1) подготовка коня к тренингу, 2) тренинг коня в аллюре, 3) тренинг коня в галопе. Всего выучка продолжалась 200 дней. Весьма интересно, с какой точностью определен каждый шаг, каждый отдых, каждое кормление, каждое поение, каждое купание тренируемых коней в течение целых 200 дней. Это труд, поражающий своей неориентальной методичностью, труд, индоевропейское происхождение которого очевидно». (Государством Митанни владел арийский правящий слой; однако короткая история этого государства до сих пор подробно не изучена.) «Многие выражения в предписаниях – арийско-митаннийского происхождения, точно так же как сейчас в специальном языке многие тренерские термины – английские».

Из самого сочинения мы приведем лишь то, что может интересовать и неспециалистов. Хетты (и митаннийцы) содержали лошадей в общих конюшнях, весной и летом гоняли их на пастбища. Кормили ячменем, травой (главным образом – ночью), сеном и ячменной кашей, которую давали лошадям после купания (овес на древнем Востоке был неизвестен). Этот корм мешали с сечкой, чтобы приучить коня хорошо кусать; причем лошадей то подвергали диете, часто очень строгой, то кормили вдоволь. Для выучки отбирали только тех коней, которые прошли испытание в скачке на большую дистанцию. Предварительная подготовка продолжалась 21 день; сама выучка производилась днем и ночью, в конце тренинга кони галопом и аллюром покрывали за ночь расстояние в 112 километров. Если они выдерживали проверку, их передавали войску.

 

Хетты тренировали лошадей в основном для боевых колесниц. И хотя не хетты изобрели их, они так усовершенствовали колесницы, что вызвали этим целую революцию в ведение войны. По сравнению с ассиро-вавилонскими и египетскими хеттские боевые колесницы отличаются просто невероятной легкостью (насколько мы можем судить по реконструированным образцам, они весили 5–10 килограммов).

PPP: Не слишком ли тут автор увлекается?..

 

Несмотря на это, они были прочными и предоставляли достаточно места для трехчленного экипажа, обязанности которого были целесообразно распределены. Командовал хеттской колесницей возничий, об охране экипажа заботился щитоносец, у лучника обе руки были свободны, между тем как у хеттских противников колесницей командовал лучник, который должен был сам прикрываться щитом и отдавать распоряжения вознице. Превосходство каждой хеттской боевой колесницы над неприятельской (более тяжелой, неповоротливой и лишь с двумя воинами) увеличивалось во много раз еще и благодаря тому, что хеттские боевые колесницы сражались крупными соединениями, а египетские и ассиро-вавилонские действовали в сущности как самостоятельные тактические единицы (подобно, например, средневековым рыцарям).

Массовое использование легких боевых колесниц, которое хетты ввели в истории воин впервые, оказалось возможным прежде всего ввиду широкой кадровой основы хеттского войска: возницей и лучником в принципе мог стать любой свободный хетт, в то время как у египтян, ассирийцев и вавилонян боевые колесницы были исключительно привилегией знати. Свободные хетты, чувствовавшие себя равными друг другу, легко поддавались обучению в составе крупных воинских формирований и сражались как часть целого, на что египетские и ассиро-вавилонские аристократы никогда не были способны. Качественное и количественное превосходство хеттских боевых колесниц укрепляло боевой дух их экипажей, а мы знаем, что моральное состояние войска – один из факторов, определяющих исход сражения.

Хеттские боевые колесницы проникали глубоко в тыл неприятеля, неожиданно обрушивались на него сзади, уничтожали его колонны на марше и так далее; во время сражения они начинали атаку и, прорвав строй врага, совершали окружения, грозившие ему верной гибелью. По всему своему характеру это было оружие нападения, способное перенести военные действия далеко в глубь вражеского расположения, но – и это очень важно – совершенно непригодное в обороне, особенно посреди холмистой местности и в узких ущельях на западных границах царства.

Поскольку применение колесниц подразумевало действия «войска против войска», то они не сумели противостоять и разрозненным, несущимся волна за волной толпам варварских наездников (настолько варварских, что им была даже неведома грозная слава хеттских колесниц), так как попросту не могли принудить их к решительной битве и навязать им свою тактику, при которой сказалось бы превосходство главной боевой силы хеттов. По той же причине боевые колесницы, видимо, не оправдали себя и при подавлении восстаний, вспыхнувших среди рабов в период вторжения «народов моря». На рубеже XIII и XII веков оказалось, что хеттские боевые колесницы, на которых покоилась военная мощь Хеттского царства, в данных условиях не были той силой, какая могла бы спасти его, а с ним – и его культуру.

 

…если подвел оборонительный вал, каким являлись хеттские боевые колесницы, почему наводнение «народов моря» не остановили городские стены Хаттусаса?

Если мы даже не будем учитывать того, что столица не способна продержаться долго, когда она отрезана от всей остальной территории и когда сама основа государственного могущества находится в состоянии полного распада – а в Хеттском царстве на рубеже XIII и XII веков налицо были оба эти момента, – то и в этом случае Хаттусас не в состоянии был выдержать осады и штурма. Его защитники могли героически пасть, но сделать что-либо для своей столицы они были не в силах.

Разумеется, Хаттусас был укреплен. Однако – как установили по просьбе Биттеля специалисты фортификационного дела – тут существовало одно в достаточной степени неожиданное обстоятельство. Самые прочные укрепления Хаттусаса находились на северо-западе, над отвесной, в буквальном смысле неприступной скалой. С противоположной же стороны город был связан с миром... «мощеной дорогой! Конечно, эту дорогу можно было преградить рвом и завалами, но тогда боевые колесницы оказались бы осужденными на бездействие внутри города. Кроме того, к одним из врат по крутому склону вела широкая удобная лестница (такая солидная, что ею пользуются до сих пор), а от самого центра города шел длинный подземный туннель, выкопанный под крепостными стенами и выходивший на равнину, прилегавшую к городу. Более легкого доступа в столицу Хеттского царства противник вряд ли мог пожелать.

 

Раскопки в Зинджирли, Телль-Халафе, Каркемише и других крупных крепостях показывают, что хеттские фортификаторы и строители знали свое дело. Эти города были обнесены продуманной системой укреплений с многочисленными выдвинутыми вперед башнями; кроме того, были перерезаны не менее продуманной системой внутренних укреплений, позволявших защищать отдельные части города и в том случае, если бы неприятель прорвался через внешние укрепления. Хеттские крепости напоминали, таким образом, современные военные корабли, бронированный корпус которых разделен стальными перегородками на самостоятельные отсеки, так что даже при прямом попадании торпеды корабль может не потонуть.

 

Как показывают остатки циклопических крепостных стен и башен Хаттусаса (мы можем познакомиться с ними и близ Каркемиша – на ассирийском, очень сильно стилизованном рисунке ворот в Балавате), хеттская архитектура достигла грандиозности форм, выражающей подъем от незначительности к мощи, но недостаток времени не позволил ей приобрести истинную монументальность. Тысяча лет понадобилось Египту, прежде чем вместо колоссальных пирамид появились великолепные фасады и колонные залы храмов в Тенторе, Карнаке и Эдфу. Более тысячелетия продолжалось в Греции развитие от гигантских построек в Микенах и Тиринфе к монументальному храму Артемиды в Эфесе и афинскому Парфенону. Развитие же хеттской архитектуры было остановлено неожиданно, одним ударом и окончательно.

 

От первых ворот, охраняемых каменными львами или богами, до главных ворот тянулись ряды огромных неотесанных глыб и плит с рельефами и надписями. Они стояли свободно, на низких подставках – в точности так же, как 20 или 25 веков спустя, когда их отрыли археологи.

Большинство этих рельефов относится, правда, к позднейшей эпохе и представляет собой лишь провинциальный отблеск столичного искусства некогда могущественной Хеттской империи. Но, несмотря на это, в них явственно проступают своеобразные черты хеттского искусства, и даже человек, не слишком осведомленный в искусстве древнего Ближнего Востока, никогда не спутает их с произведениями ассиро-вавилонского или египетского искусства. Над творчеством отдельных хеттских художников доминирует общий стиль, нормы которого являются одновременно границами их творческой оригинальности.

Хеттский рельеф глубже египетского, а от ассиро-вавилонского отличается более твердой линией. В нем проявляется более настойчивое стремление к стилизованной и при этом полнокровно реалистической художественной манере. Хеттский мастер начинает всегда с головы (которая получается у него выразительнее, чем остальные части фигуры) и творит как-то более беззаботно, не давая связать себя требованиями строго замкнутой композиции. Те же черты имеют и многочисленные мелкие фигурки из базальта, бронзы и железа, найденные в развалинах зданий: мужские и женские головы, фигуры сидящих и идущих людей, богов и главным образом детей, культовые знамена и так далее, а в значительной мере и керамика.

Это искусство не соответствует, конечно, мерилам, которые мы вольно или невольно прилагаем ко всякому художественному произведению – мерилам гораздо более позднего греческого классического искусства, до сих пор являющегося для нас не только нормой, но и редко досягаемым образцом. Хеттское искусство бесхитростно. Сначала оно не привлекает нас, но при тщательном и вдумчивом всматривании оставляет в конце концов сильное, непреходящее впечатление. Если бы нам пришлось охарактеризовать его место в истории искусства одной фразой, мы, наверное, сказали бы: это прообраз, какая-то зимняя, февральская весна греческого искусства.

 

…еще в прошлом веке считалось, что греческая культура, элементы которой и сейчас живы в нашей культуре (и в значительно большей мере, чем мы это обычно сознаем), рождена единственно «гением Эллады» и вышла из него словно Афина из головы Зевса. Но археологические открытия в Месопотамии и Сирии показали, что многое из того, что мы принимали за оригинальный вклад греков, было лишь унаследованной и преумноженной лептой вавилонян, ассирийцев, финикийцев и египтян. А в свете новейших находок в Анатолии, как мы видим, и... хеттов.

Речь не только о том, что из своих малоазиатских походов греки возвращаются в шлемах хеттского типа и что Арион плывет из Малой Азии в Грецию с лирой, знакомой нам по хеттским рельефам. Ведь родиной греческой классической культуры была не материковая Греция, а малоазиатское побережье с Эфесом, Милетом, Галикарнасом, Книдом и островами Хиос, Лесбос и Самос – эта «богатая кайма на большом куске материи» бывшего Хеттского царства.

Исследование греческой мифологии свидетельствует, что греки в весьма значительной степени черпали ее содержание именно отсюда. А если они черпали здесь сюжеты своей мифологии, почему бы им было не почерпнуть из того же источника и нечто иное? Например, некоторые производственные навыки (в частности, выделку железа, изобретение которой греческая традиция приписывает Главку из Хиоса), физико-математические знания, астрономические и медицинские сведения, хотя они и не информируют нас о происхождении своих столь же поразительных, сколь быстро усвоенных знаний.

Большинство ученых как раз в этой передаче эстафеты предшествующих достижений науки грекам, а через их посредничество и остальным народам Европы видят величайшую историческую заслугу хеттов. Боссерт называет Хеттское царство «мостом из Месопотамии в Грецию» и включает хеттов и их прямых наследников в число «учителей наших учителей» – греков. Грозный говорит, что «древние хетты, вспоенные блестящей вавилонской культурой, были лучшими посредниками между Азией и Европой, эгейской областью, Грецией и Римом». В.В. Струве присоединяется к подобным высказываниям: «Хеттская культура имела большое историческое значение, поскольку хетты и воспринявшие их наследие народы Малой Азии более позднего времени являлись важнейшими посредниками, передававшими достижения вавилонской культуры народам тогдашней Европы».

Но разве хетты передавали эти достижения только народам тогдашней Европы – в первую очередь грекам, от которых их переняли остальные европейцы? Разве не передали они своих знаний и народам Ближнего Востока, прежде всего иудеям, финикийцам и предшественникам обитателей нынешнего Ирана и Закавказья? Не соответствует ли истине, что этруски перенесли некоторые элементы хеттской культуры в Италию, а кельты – в Среднюю и Западную Европу прямо, без посредничества греков? Но если мы даже ограничимся греками: насколько значительным было хеттское влияние на греческую культуру и в чем оно конкретно проявилось? На все эти вопросы одинаково авторитетные ученые отвечают по-разному и притом почти всегда с оговорками.

Но и этим наши вопросы не исчерпываются. Ограничивается ли историческое значение хеттов только этой посреднической ролью? Подчеркивая ее, не преуменьшаем ли мы – говоря словами Бедржиха Грозного – «значительности самого факта существования их в высшей степени достопримечательной культуры»? А ведь сколько об этой культуре мы еще не знаем! Какие ответы принесет дальнейшее изучение царства хеттов и какие новые вопросы всплывут из глубин тысячелетий, когда археологи перекопают Малую Азию столь же тщательно, как Египет и Месопотамию?